Десятый голод - читать онлайн книгу. Автор: Эли Люксембург cтр.№ 75

— Как много отстало спутников, их отозвали назад, — читал он вслух на отличном арабском. — Их много, заблудших, и день их мотает туда и сюда. Сегодня они не придут… А ты, коллега, мигаешь, и слезы твои струятся, и никнешь, никнешь все ниже!

Он поднял голову, и я увидел, как он плачет и слезы падают на пергамент.

— Тебя куда-то зовут, ребе Иешуа, — сказал он мне, обратившись как к равному. От изумления у меня отнялся язык, и он добавил мне изумления: — Мы прочитали все твои записи, их надо проверить! Не все места, говорится в Талмуде, и не все свидетельства следует брать за веру… Тебя давно куда-то зовут!

Он снял очки и спросил, куда хочу я поехать.

— К пещере, квод а-рав! Сначала поедем к пещере…

Настроение у меня странное: что-то упорно мне говорит, что я сижу за этим столом в последний раз. Последний раз делаю эти записи. После обеда мы едем к Кровяной пещере. И вот я сижу один, переживаю свое счастье. Это огромное новое чувство настоящего возвращения.

Больной Калантар Иешуа, двадцати шести лет, поступил в приемный покой клиники Главного полицейского управления двадцать седьмого февраля прошлого года.

Был обнаружен в Иудейской пустыне, в одном из лабиринтов Кровяной пещеры, сотрудниками общества Охраны природы.

Anamnesis morbi ^[82] — выписка

…Физически крайне истощенный, состояние невменяемое, цвет кожи смуглый, лицо землисто-серое, рост выше среднего, глаза темно-карие, реакция на свет содружественная, чрезвычайно болезненная.

Со слов больного: родился в Бухаре, несколько лет жил в пещерах, шел в Иерусалим исключительно под землей.

Anamnesis vitae ^[83] — выписка

…Помещен в особую палату со сходными условиями подземной среды, подключен к целому комплексу соответствующих приборов. Первые две недели контакт совершенно отсутствовал, затем восстановлен, стал ежедневно обогащаться и дополняться… Страдает головными болями, долговременным выпадением сознания, жалобы на боли в спине и в конечностях.

Анализы и наблюдения. Расстройство речи и слуха, глубокая апатия, расстройство обонятельных рефлексов, раздражительная агрессивность с резкими выпадениями пульса и глубиной дыхательных движений… И. К. рассказал, что в недрах Средней Азии прошел зону заброшенных урановых выработок. Путался, был неточен: «То ли зону старых урановых шахт, то ли район подземных ядерных испытаний».

…Беря в расчет то, что в старых урановых выработках отсутствуют вентиляция и прочие меры коллективной защиты, полагая также, что больной надышался урановой пылью вместе с радоном, мы пользовались двумя разными приборами одновременно. Ни язв, ни следов дерматита на коже больного обнаружено не было. Все критические кроветворные органы функционировали нормально. Лейкемия, опасность безусловно смертельная, явно отсутствовала.

В серии все тех же опытов (поражение половых желез вследствие облучения) выявилась истинная клиническая картина, а именно: прогрессивный паралич (luetica) головного мозга, четко выраженная опухоль (гумма) с отложениями на внутренней поверхности сосудов. (Компьютерные съемки костей и мышечной ткани, топограммы послойных глубинных снимков SCAN.)

…Прогрессивный паралич характерен необратимым распадом личности — резкое понижение интеллекта: больной онанировал в палате, несколько раз были предприняты попытки самокастрации… В последние дни впадал в тяжелые галлюцинации, громко рассуждая о смерти. Поскольку весь наш опыт полностью себя исчерпал, а все признаки говорили о том, что И. К. в любую минуту добровольно может уйти из жизни, к нему был допущен рае Зхарья Бибас.

Беседа квод а-рава с больным была короткой, но удивительно благотворной. Он как бы заново ожил, нашел в нем опору и выразил желание поехать к пещере. Там и случилось несчастье. И. К. был сброшен с тропинки в пропасть внезапным порывом ветра.

Топография ран, повлекших за собой смерть: сквозные разрушения носового хряща и глазных впадин, отрыв верхней и нижней челюстей, свисающие лоскуты языка, губ и гортани…

На раннем этапе следствия по делу «операция „Голгофа“» меня как владеющую русским языком прикрепили к группе майора Ашера Коэн-заде, где я исполняла разнообразные и многочисленные поручения.

Картина ужасной гибели Иешуа Калантара по сей день стоит у меня перед глазами и останется, я думаю, на всю жизнь. Странный, необъяснимый факт: из всей нашей группы прикрытия, наблюдавшей сверху всю эту сцену, никакой птицы никто не видел, что порождает у меня мистический страх, а точнее — глубокое религиозное потрясение.

Во многом я обвиняю себя. Никогда не прощу себе своего поведения дурочки и суровой солдатки во время первого и единственного контакта с подозреваемым. Он везде искал сострадания, просил участия, чтобы кто-нибудь его выслушал! Да так и ушел, несчастный и бедный, «изнасилованный галутом».

Хочу признаться в том, что конфликт моей совести с интересами государственной безопасности возник с самого начала. Прекрасно понимаю, что весь этот год с «лечением» И. К. был годом решения труднейшей загадки. Что имел в виду КГБ, засылая в Израиль группу евреев с пергаментом? И чего добивался советский разведчик Хилал Дауд от Института каббалы? Но речь пойдет не об этом.

По сей день меня возмущают антигуманные, недозволенные средства, которыми пользовалось следствие во главе с майором Ашером Коэн-заде:

алеф) больному Иешуа Калантару не было объявлено ни разу, что он находится под следствием, — в чем именно его подозревают;

бет) тяжелобольного человека должным образом не лечили, содержали в глухой изоляции, вводя в заблуждение;

гимел) без ведома и согласия больного он был подключен к детектору лжи, к множеству других датчиков и приборов, чье назначение ему даже не было известно;

далет) какая жестокость — свести вместе психически нездоровых людей, Брахью Калантара и подследственного, доведя обоих до откровенного помешательства!

И т. д.и т. п.

Весь этот год со мной происходили странные вещи. Мне снились диковинные, фантастические сны. Я весь их поход словно сама пережила: шла вместе с ними пещерами, а все участники его мне стали как бы родными… Да, я питаю к погибшему определенные, сильные чувства. Я верю, что он тоже любил меня, и содрогаюсь от жалости. Он много писал мне. В своих бумагах он обращался ко мне: «Моя любовь! Моя трепетная лань!» И больно мне, больно…