Десятый голод - читать онлайн книгу. Автор: Эли Люксембург cтр.№ 51

Я сам себе поражаюсь: впервые толком удается что-то отцу сказать, преодолев свойственное мне косноязычие, хотя на лице его полным паводком продолжает разливаться ирония.

— Так говорит ребе Вандал, и верить ребе имеются все основания: за тридцать лет он перекопал книгохранилище и его подвалы как самый усердный крот и нашел-таки золотую жилу! Ну а теперь — сохранность самих пещер… Пещеры целы, как в день сотворения мира, ибо по ним идут и идут — они в полном порядке! Ну хорошо, не будем о мертвых душах, идущих в Иерусалим, над этим ты можешь смеяться. А вот скажи, ты слышал о телекинезе? Ведь даже завзятые материалисты уже утверждают сегодня, что мысль движет предметы! Тем более коллективная, страстная, исступленная. Ведь самые сильные наши мысли, самые вдохновенные молитвы мы устремляем туда, по этому каналу, — в Иерусалим, и этот мощный, постоянный поток все на своем пути очищает: завалы, затычки, пробки, препятствия и камнепады…

Отец смотрит на меня восхищенно: минута небывалой близости между нами, какая-то особенная минута тепла.

— Да, да, сынок, десятый голод, телекинез. Главное, что ты обретаешь мир, обретаешь в душе своей устойчивость, равновесие.

Но вдруг с пронзительной ясностью я ощущаю, какие мы разные! Именно в эту минуту мы разлетаемся друг от друга со страшной скоростью — навечно и навсегда. И нечего обольщаться, ибо все напрасно, все мое красноречие, и лучше прямо сказать, зачем я к нему пришел… Пергамент нужно еще обработать — то ли серой, то ли селитрой, тогда лишь он скажет, где наша первая дверца. А у отца полно химикалиев.

— Читай же, читай наконец!

Понятия не имею, что бы ему прочесть, и кручу пергамент, а ломкая кожа гремит, как жесть, и туго скрипит — идиотская ситуация!

— Прочту я, отец, тебе наугад, прямо из середины. Ну, вот это хотя бы… И сразу буду переводить: «Люди племени узра умирают, если полюбят. От любовного томления у них расплавляются кости…»

Отец вдруг вздрагивает и пугается:

— Ты правильно, сынок, переводишь? А может быть, племени Эзры?

Вперяюсь глазами в текст.

— Нет, — говорю. — Написано ясно — узра… А в чем, собственно, дело? Тебе это важно?

— Страшно важно, — отвечает отец. — Ведь мы, Калантары, племени Эзры, ты читаешь про нас, про себя… Ты не сердись, что я обозвал ее стервой, это твоя, видать, женщина, вот и иди за ней.

И губы у отца шевелятся, он шепчет таинственные слова, как собственное открытие: «Расплавляются кости…» И видит, конечно, себя, свою любовь к Ципоре, из-за которой не пошел в Иерусалим со всеми прочими Эзрами. Оглушенный этим открытием, я чувствую, как плавятся и мои кости, и вот я иду, иду ради Мирьям, умру, если с ней не уйду. Хоть на край света, как и всякий нормальный Эзра, который полюбит… И здесь мы с отцом одной масти.

Я замечаю, как катится от свечи к пергаменту стеариновый ручеек — вот-вот зальет мой пергамент, и убираю его со стола. Прячу в рюкзак, читать мне больше не нужно, все кончено, все ясно обоим. И только последняя мысль, которая деловая: селитра, сера…

— Масть к масти, сынок. Иди и люби. Кто знает, что из всего получится? Когда-то и Иосиф ушел в Египет, и голод был страшный, голод по всей земле. И вызволишь нас из рабства, и будет тогда вся история с Иосифом — наоборот, ведь Бог любит подобные игры.

Только что эти двое ушли: бородатый маленький стервятник и его анемичный коллега с магнитофоном. Я их попросту выгнал! И Джассус ушел, хотя никто его и не гнал…

Голос рассудка во мне вопит — я страшно себе навредил! Случилось непоправимое, я пропал… Не смог обратить их визит в свою пользу: само проклятие поселилось в этой палате и путает мне мозги. А ведь обо всем догадался и понял их всю игру — подсадные утки!

За дверью слышатся голоса: три мужских и один женский, страшно знакомый, от которого обмираю.

Прикладываюсь ухом к двери: конечно же, изъясняются на иврите! Но ловлю интонации, пытаясь постичь хотя бы язык их мыслей и образов. Слышу, как тараторит Марк, ему не хватает ивритских слов, он, бедный, захлебывается. Тут Юра встревает, и оба — погано и мстительно, будто строчат на меня убийственный приговор: «Фальшивый! Придуманный! Концы с концами не сходятся, уж мы-то видим его насквозь, получше рентгена, ибо сами русские!»

И тут я слышу голос Иланы, совсем другой, не тот, что во время визита: добрый и сострадательный — таким я слышу его по ночам, таким я ее угадал на самом деле: «Это и есть ваше мнение, господа?» И не ошибаюсь — это Илана, да, моих лучших, последних чувств и переживаний.

А вот и Джассус вступил, и ясно мне слышится: «Медресе! Хилал Дауд! Экспедиция в Израиль…» Я эти слова моментально сшиваю, и вьется ниточка дальше: наша странная экспедиция имела своих носильщиков, проводников — где же они? Где их искать, если этот подлец всегда начеку и не хочет никак расколоться? Где же «община» его попряталась?

Срываю с себя провода, присоски — они держат меня, как собаку на привязи! В бешенстве и отчаянии путаюсь в проводах и бинтах, плачу и падаю на кровать. Как мне вернуть их снова в палату? Неужели нельзя ничего спасти?

…Все началось с безобидных как будто вопросов, когда все колесо пошло по новому кругу, чтобы выбросить тот же вопрос: «А где же твоя община?»

Шуршала лента, я слушал вопросы из колеса, обойма вопросов швырнула мне это:

— А, скажем, кроме пещер, были у вас варианты — у вашей организации? Ну, самолет хотя бы угнать?

Маленький Марк снова чешется в бороде и сверлит меня пытливыми глазками:

— Несколько лет назад была такая попытка. Их всех повязали, правда, влепили огромные срока, даже пару смертных приговоров, отмененных, конечно, впоследствии… А вот человек, чье имя ты здесь называл, вышел сухим. И это по сей день всем подозрительно.

— A-а, Дима Барух! Это на него похоже, он всю дорогу молчал… И все нам плакался, что зря мы погибнем, что не дойдем, что в мире это не прозвучит! Какого же черта тащился с нами чуть ли не до Ирака?

— В высшей степени странно! — заметил Юра. — Идти пещерами чуть ли не полземного шара, а после вдруг повернуть назад?! Затем в Москве объявиться — очень уж подозрительно… И все ради славы, ради волчьего честолюбия?

— А он, между прочим, совсем не один сбежал, он кое-кого еще прихватил!

Марк принялся говорить с глубокой обидой о людях, позорящих русскую алию:

— Сначала вопят, что готовы идти на родину в одних трусах, а стоит им только ступить на эту землю, как все им вдруг плохо. Того и гляди, захватят в один прекрасный день самолет в Лоде да обратно сбегут! — И хохотнул, дернулся странно и снова выбросил намек на общину: — Я абсолютно уверен, Иешуа, что и твои бухарцы готовы тебя за это живьем сглодать, за эту услугу, что ты их привел в Израиль!

А я на наживку не клюнул, я промолчал! Не клюнул и все, а про себя вспомнил, что Авраам Фудым еще в дороге обещал со мной расправиться — мир праху покойного!