Десятый голод - читать онлайн книгу. Автор: Эли Люксембург cтр.№ 46

— Ну а записи? — Марк кивнул на стопку бумаг, лежавшую на столе. — Когда ты их нам передашь? Мы это хотим немедленно публиковать! Представляешь, какая сенсация?

— Нет и нет, господа! — повторил я еще категоричнее. — Это Илане, в абсолютно надежные руки.

Он понимающе закивал, успокоился вроде:

— Ну да, принес в Израиль важные секреты, не подлежат покуда огласке. — Поглядел на меня по-новому, с уважением. Затем спросил участливо: — Мы можем тебе помочь? Нам говорили, ты ищешь людей в Израиле, чтобы тебя подтвердить, опознать?

Я ухватился за это немедленно, лег грудью на стол и перешел на шепот. Сказал, что положение мое ужасно, что все им во мне подозрительно, скосив при этом глаза на Джассуса.

— Вот Илана — почему от меня сбежала? Я что, чума? Или дядюшка мой родной — взял да и отрекся… А Анатолий? Вы этого Анатолия случайно не знаете, москвич он, возле пещеры целыми днями торчит, тоже из наших? Убить был готов меня, чуть не убил, по сей день убежден, что я представляю собой опасность.

Юра принялся меня успокаивать, сказал, что я еще нездоров, что все преувеличиваю. Гиперболизирую, сказал он.

— Да ты ведь уже на родине, кругом все свои. Теперь ты знаешь, кто? Национальный герой, вот кто, герой русской алии!

— Э, нет, не так все просто! — отвечал я в отчаянии. — Со мной самим какая-то порча, как будто я проклят. И в Иудейской пустыне нет никого, нет никаких резерваций. Из-за меня они не пошли, евреи, меня боялись. Если хотите, могу и рассказать, как это было.

Беру пергамент и начинаю крутить катушку. Пробегаю глазами знакомые строчки, ищу Ар-Румма-Румия, то самое место в северной Турции, где тысячи тсуйр — наскальных рисунков, изображений, которых горячечный мозг старика Фудыма принял вдруг за евреев. Принял их за живых людей и откровенно мне все высказал.

«…Наверху в этой местности обитают беле, они верят в дурной глаз. Целые кланы имеют дурной глаз, этих людей называют „оньо“. Одной похвалой оньо наводят порчу, лишают женщин молока, вызывают любые болезни. А если позавидуют новому платью — оно назавтра сгорит.

Защищаться следует амулетами: пещерной раковиной, гипсовой розой. Познания оньо удивительны! Они сшивают конским волосом раны, ампутируют конечности, оперируют череп…»

Я волнуюсь, кручу дальше катушку. Не то, говорю, это не то… Они внимательно слушают, их лица напряжены. Марк пододвигает ко мне поближе треножник с белой головкой.

«Суровый край, — читаю им дальше. — Ничего, кроме смерти и тлена. Переход сюда носит название „сахель“ — очень суровое испытание. Временами пещеры вдруг оживают, ты чувствуешь себя как бы в центре плоского диска. Дженнет эш-шайтан, что означает Сад дьявола, — ни чувства времени, ни ощущения себя в пространстве».

Отлипаю от пергамента глазами, смотрю на доктора Ашера. А он смотрит мне в рот — ему интересно тоже. Понятия не имеет, что я читаю.

— Это место волшебных фресок, я вам про это уже читал! — говорю я ему, а он кивает и улыбается.

«Ты вдруг окажешься в сказочном городе, полном людей и животных. В этом мире безмолвия и смерти они особенно потрясают душу. Они живут кругом: на сводах, на потолках, на всех нависающих карнизах. От них исходит магическая сила! Беле, что наверху, не имеют к ним отношения, они имохог, что означает отвергнутые Аллахом, поэтому их беспощадно истребляют арабы».

Никогда мне не вспомнить, что за время года стояло в мире, где скитались до этого и как доползли туда — полуживые, на животах, через узкие дымовые каналы, после страшной, длительной жажды. Помню лишь зал со столбами, а там, наверху, световые отверстия — вертикально и наискосок.

В одной из впадин была вода, мутная и ржавая, она и вернула нас к жизни. Без нее — этой ржавой лужи — пять наших трупов остались бы там навсегда с полными ртами песка и земли — свидетельством последних наших попыток утолить жажду в предсмертных галлюцинациях.

Напившись, мы долго лежали, тесно прижавшись друг к другу, и все никак не могли согреться. И не могли уснуть, чувствуя кругом могильное, ледяное веяние, слушая глухой, таинственный гул, и приходили на ум образы таинственных чудищ, и все тянуло бежать отсюда, бежать в панике.

Ребе вдруг здесь расхворался и надолго слег: повредил себе ногу, растянув сухожилие на щиколотке. Мы постелили ему на сухом месте, под гладкой высокой стеной. Он лежал и тихо стонал. Я делал ему массаж, растирал ребе ногу по несколько раз на день густым отваром из пещерных кореньев. Мы все постели наши обложили толстой верблюжьей веревкой, ибо тут кишело великое множество змей и скорпионов, целые полчища скорпионов! Старались не наступать на рогатых гадюк випра, что прятались под камнями или зарывались в песок, высунув маленькие граненые головки.

Прошла неделя, и стал у нас складываться быт. Мирьям вдруг развела целый зверинец! Поймала на сухой тропке бахромчатую ящерицу добу с колючим хвостом, обвязала ее вокруг живота веревочкой, и доба жила при кухне. Нашла двух крольчат и кормила их бледной травкой. Один, правда, быстро сдох, зато другой ел с наших рук и сделался сразу ручным. Еще был молодой гунди, который тоже вертелся при кухне, — странного вида грызун, с которым мы тоже сдружились. Словом, чудная семейка, Ноев ковчег!

Стряпали, как всегда, я и Мирьям: кипятили воду, исхитрялись печь даже хлеб — в золе, из растертых на камнях зерен, добавляя сухие дрожжи. Кошерность была полнейшая! Каждый продукт, что шел в суп, мы с Мирьям перебирали, крошили, чтобы, не дай Бог, не попало крылышко насекомого или жучок. Каждый плод разрезался на дольки — не прячется ли червяк, мошка… Все пятеро мы так отощали, что скинули сообща пуда три, если не больше. Ходили, качаясь… По стенам же гротов и скал ползли диковинные наши тени, похожие на персонажей из сказок про Али Бабу и сорок разбойников. Отросли наши волосы, пообтрепалась одежда, обувь, бороды у мужчин превратились чуть ли не в колтуны.

Я все удивляюсь, почему до последней минуты мы были слепы? Ничего не видели — слепы до той минуты, пока не вспыхнуло все и старый Фудым не закричал…

А ведь все признаки говорили, что здесь что-то есть! Мы натыкались на кости и черепки, на маленькие пластины неизвестного происхождения, а там, где лежал ребе, было отчетливо видно, как стена линовалась, а поверхность ее изумительно отшлифована. Своды многих гротов были обрушены, мы находили под ними бусы, кольца, пористые комья глины — первичный материал для красок.

Вспоминаю сейчас этот райский сад, снова вижу цветущие долины, болота, леса, людей, стада антилоп, мирно жующих травку под кронами удивительных деревьев. А не было ли это миражом, думаю я? Воздух наших пещер часто наполнялся странной пылью, несущей в себе электрический заряд, — это там, наверху, шел горячий ветер, взвинчивая чудовищные массы песка, а у нас, под землей, возникали странные ландшафты и долго-долго держались. В разных странах эти бури зовутся по-разному: песчаный дьявол, сирокко, хариф — люди и животные при этом теряют рассудок, и все мешается. Даже пугливые обычно газели спокойно шествуют в сухом тумане между верблюдами и погонщиками.