О теле души - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Улицкая cтр.№ 11

И Салих понял, что судьба его решена.

Первое, о чем спросила невеста, когда они остались наедине, правда ли, что он математик. Спросила по-английски. Он сказал, что да, математик. В МГУ сильная математика, и потому он сюда приехал.

– А я математику ненавижу, – призналась невеста, но жених не сразу понял. – Не люблю, – уточнила невеста. – У меня по всем предметам пятерки, а по математике тройки.

– Это не имеет значения. Когда мы поженимся, ты не будешь заниматься математикой.

– Конечно, не буду! – засмеялась невеста. – Еще чего!

Потом они вышли из кафе, Лиля заторопилась домой. Он хотел взять такси. Невеста остановила и объяснила:

– Чего деньги зря тратить? На троллейбусе три остановки, прямо до дома. И стоит четыре копейки!

Это заявление экономического порядка развеяло последние матримониальные сомнения: такая выстроилась неизбежность судьбы – грудь, очки, порядочность, английский язык, экономность. И Салих предложил Лиле подать заявление на свадьбу.

Лиля засмеялась: заявление не на свадьбу, а на заключение брака. А свадьба – это после!

– Конечно, после, – согласился жених.

Порядочная, очень порядочная девушка. И взял ее под руку. Она не возразила. Рукав розового платья был короткий, рука была голая и гладкая, как бумага. И белая-белая. Первый раз в жизни Салих прикоснулся к женщине.

Лиля сболтнула. Не удержалась. Сначала сказала Женьке, что у нее есть жених-иностранец. Потом Люське – что жених-математик. Дальше уже ничего никому говорить не нужно было – все знали, что Лиля собралась замуж. Вера Иванна тоже узнала об этой новости во дворе – шла домой с работы, Женька подскочила:

– Тетя Вера! А когда Лилькина свадьба будет? А правда – за иностранца?

Дальше все закрутилось неправдоподобно быстро. Вера Иванна все стратегически продумала: домой жениха не пригласила, хотя комната была хорошая, восемнадцать метров, но все же коммуналка. Да и не особенно богато жили, третий год все не могла собрать на сервант, а без серванта бедновато выглядело. Хотя ковер хороший на стене был. Но кто их, иностранцев, знает, они, может, все к отдельным квартирам привыкли.

Жених и невеста два раза сходили в кино, гуляли в парке Эрмитаж и в Нескучном саду.

А потом подали заявку на бракосочетание в единственный ЗАГС, где расписывали иностранцев со счастливыми русскими девочками.

Срок рассмотрения был дольше, чем в обычных ЗАГСах, три месяца…

Жизнь обещала Лиле большие перемены, но генерального плана своего она не поменяла – подала документы в педагогический институт, хорошо сдала экзамены, и ее приняли.

Когда сказала об этом матери, та только рукой махнула – делай что хочешь, ты сама себе хозяйка, перед мужем отчитывайся.

– Мам, я тебя не понимаю, или я хозяйка, или отчитываюсь, да? Это ты перед дядей Колей отчитывайся, а я перед своим не собираюсь…

И не сообщила будущему мужу о том, что стала студенткой.

После унылого, как преждевременная старость, августа наступило медовое бабье лето, обманчиво предвещавшее блаженную остановку в рутинной смене сезонов. Эти последние драгоценные дни умиротворения природы, освободившейся от долга плодоношения, были идеальны для свадебных празднеств, обещавших новую завязь и новые плоды… Местные жители обычно играли летние свадьбы во дворе зеленого проулка, который несправедливо назывался Церковный тупик, хотя давно уже тупиком не был. На месте рассыпавшихся в прах двух деревянных строений проложили дорогу к институту Бурденко. Сбоку от дороги, на вытоптанной площадке, с одной стороны отгороженной от мира глухой стеной красного кирпича, а с другой укрытой тремя старыми липами, обычно устраивали и похороны, и свадьбы. Два барака ограничивали эту сценическую площадку с боков. В обычные дни обитатели двух бараков слегка враждовали, но ради праздников и поминок собирались вместе, сколачивали длинный стол для общего дела: гроб поставить или свадьбу отыграть.

Вера Иванна после подачи заявки на бракосочетание сразу стала обдумывать, как все с толком организовать – чтоб не хуже, чем у людей. Но и не лучше… Но Лилька с самого начала объявила – нет, мам, никакой этой деревенской свадьбы мне не нужно: в ресторан пойдем. Вера Иванна чуть не лопнула от негодования: да ты прикинь, это сколько денег нужно, чтобы всю ораву накормить-напоить в ресторане?

– Вот слушай, мать, что я тебе скажу – свадьба наша будет в ресторане, а гостей будем мы с Салихом звать: ты с дядей Колей и тетя Раиска, фиг с ней. Вести себя не умеет, но я ей хвост заранее накручу. Или сама с ней поговори, все же сестра она тебе. И пусть одна приходит, без этого своего полюбовника. Ну, может, еще двое свидетелей, от моей стороны Люська, а от Салиха его парень из посольства. И все!

Вера Иванна разоралась. Сначала даже схватилась за бельевую веревку, которой она в детские годы учила дочку уму-разуму. Но Лиля явила большую твердость и даже некоторую мудрость:

– Веревку-то положи! Ты хотела меня замуж выдать, считай, выдала. А дальше будет по-моему. Никакой деревенской свадьбы не будет. Муж у меня иностранец, не буду я перед ним срамиться. Подумает, деревенщину взял. А я хочу по-культурному.

– А крестна? А золовка? А Роза Петровна Яровая? А дядя Геня Зюгошин? Барачных наших человек сорок, а родня? Что люди скажут? Лиля, так не делают, не делают так!

– Мам, да как они делают, так я не хочу. Они напиваются как свиньи, дерутся, матом ругаются. Оно мне не нужно.

– Ну, в отца! Вся в отца! – И Вера Иванна заплакала, увидев на Лилькином лице смертельную решимость. – Как ты людям в глаза смотреть-то будешь?

– А не буду! Не буду смотреть в их глаза! Мы после свадьбы уедем, вроде свадебное путешествие, вот…

– Вот точно в отца! Все не по-людски! – фыркнула Вера Иванна, но ясно было, что сражение она проиграла.

Так все и было. Расписались утром, на третьей неделе сентября. Туфли Лиля надела белые, она за лето их растоптать не успела, надевала всего раза три после выпускного вечера. Платье пошили белое, из толстого капрона – Вера Иванна достала на таинственной базе в Подольске, куда простым людям вход был заказан, они там на правительство работали.

Сохранилась свадебная фотография: Лиля в белом платье, облегающем ее обильную грудь, – портниха с платьем намучилась, шесть вытачек заложила, и сидело платье в верхней части панцирем, как из железа сковано. А юбка широкая, полных два полотнища по метр двадцать, послефестивальная мода на широкие юбки еще не отошла. Но юбка в фотографию не вошла, портрет парный поясной – только видно, что платье закрытое под ворот и длинные рукава. А жених в сером костюме и в белом галстуке.