Женщина, у которой выросли крылья (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Сесилия Ахерн cтр.№ 4

– Что ты делаешь? – рассмеялась она, увидев его сосредоточенное потное лицо в клубах пыли. Ах, какой он решительный и самостоятельный! Таким он нравился ей даже больше.

– Вешаю для тебя полку. – Он мельком взглянул на нее и продолжал работать.

– Полку?

Он стукнул еще пару раз, выравнивая край полки.

– То есть ты предлагаешь мне переехать к тебе? – с бьющимся сердцем весело уточнила она. – Тогда мне нужен шкаф, а не полка.

– Да, конечно, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, и немедленно. Я хочу, чтобы ты бросила работу и сидела на этой полке. И чтобы все смотрели на тебя и восхищались. Пусть видят тебя так, как вижу я. Пусть знают, что ты самая красивая женщина на свете. Тебе не придется ничего делать, совсем ничего. Просто сиди на полке и будь любима.

Слыша такие слова, невозможно было не расчувствоваться и не прослезиться. Днем позже она уже сидела высоко на полке, в нише справа от камина. Так, на полке, она познакомилась с семьей и друзьями Рональда. Они встали полукругом, держа в руках бокалы, и любовались ею, ведь перед ними было чудо, новая большая любовь Рональда. Потом они перешли в соседнюю комнату – столовую – и сели за большой стол, и пусть она не всех видела, зато слышала хорошо и могла участвовать в разговоре. Она ощущала, что среди близких Рональда ей отведено более высокое место – друзья обожают ее и лелеют, мать боготворит, а его бывшие завидуют. Рональд с гордостью поднимал к ней свой лучистый и красноречивый взгляд, без слов говорящий: моя. Юная и соблазнительная, она вся сияла, сидя на полке рядом со шкафчиком, где он держал свои спортивные трофеи – давние футбольные кубки и более поздние награды за победы в соревнованиях по гольфу. А еще выше помещалась засушенная форель на деревянном блюде с медной табличкой. Это был самый крупный экземпляр из тех, что ему удалось поймать во время рыбалки с отцом и братом. Форель он передвинул, чтобы повесить для нее полку, отчего его приятели проникались к ней еще большим уважением. Гости покидали их дом, зная, что о ней здесь заботятся, ее здесь холят, боготворят и – важнее всего – любят.

На свете для Рональда не было ничего важнее. Его жизнь вращалась вокруг нее и ее положения в доме. Он ублажал ее, сдувал с нее пылинки. Ему хотелось видеть ее на полке постоянно. Единственное, что могло сравниться с ней по значимости, был Пыльный День, когда он устраивал досмотр всем своим трофеям – доставал их, протирал, наводил лоск, конечно, снимал и ее с полки. Он клал ее на диван, и они занимались любовью. После чего, сверкая и блестя, как новая, она бодро взбиралась обратно на полку.

Когда они поженились, она бросила работу. Детей она нянчила, сидя на полке. На полке она баюкала их ночами напролет, позже наблюдала сверху, как они играют на ковре и в манеже, и слушала их лепет. Рональду не нравилось, когда она покидает свое место, он нанимал нянек, чтобы она могла постоянно украшать полку, которую он для нее прибил. Он боялся, как бы дети не присвоили ее, нарушив тем самым гармонию их особых отношений. Ей доводилось слышать о парах, которые разбежались после рождения детей, потому что мужья чувствовали себя лишними при младенце. Она не хотела, чтобы их постигла та же участь, она хотела быть рядом, чтобы ее обожали. Полка была ее местом. Она любила всех свысока и, благодаря занимаемому ею положению, домочадцы всегда смотрели на нее снизу вверх. Лишь позже, когда дети выросли и разъехались – а к тому времени она уже двадцать лет просидела на полке, она ощутила одиночество. Внезапно, точно будильник зазвенел.

Началось все с телевизора, точнее, с положения экрана. Экран был повернут в другую сторону, и она не видела, что там идет. Раньше ее это не беспокоило, ей довольно было видеть лица детей, отражающие происходящее на экране. Но теперь диван, где они обычно сидели, пустовал, в комнате стояла тишина, и ей захотелось чем-то занять себя, отвлечься. Захотелось общения. Рональд купил новый телевизор с плоским экраном и повесил его на стену. Экран у этого телевизора не поворачивался. И телевизор исчез из виду, как исчезли из виду дети.

Рональд обещал перевесить, чтобы ей было видно, но забыл. А еще гости. Теперь он приглашал гостей, не предупредив ее. Эти сборища проходили без ее участия. Незнакомые люди вертелись вокруг, женщины, не вызывающие доверия, в ее собственном доме, у нее под носом. Она наблюдала со своей полки, как внизу течет его жизнь, как будто ее нет в комнате или она посторонняя. За ее улыбкой крылась растерянность. Она пыталась вмешаться, присоединиться, но гости не слышали ее издалека, им надоедало задирать головы, чтобы посмотреть на нее, и повышать голос. Им было не до нее. Он забывал наполнить ей бокал, представить ее, подойти к ней. Он вообще словно забыл о ней.

А потом он сделал пристройку. Он работал целый месяц, а когда закончил, кухня вдруг переместилась к ним на задний двор, а заодно и все вечеринки с гостями. Гостиная, где стоял телевизор, бывшая раньше официальным центром их дома, теперь потеряла свою значительность и превратилась в маленькую уютную пещерку. А она дошла до точки.

– Рональд, – обратилась она к нему однажды в субботу вечером, когда он сидел на диване и смотрел невидимый для нее телевизор. Целый день она была одна, пока он пропадал на поле для гольфа.

В ответ он что-то пробормотал, не отрываясь от экрана.

– Здесь неудобно как-то, – с дрожью в голосе продолжала она, чувствуя тяжесть в груди. – Когда ты меня посадил сюда, ты хотел, чтобы все мною любовались, чтобы я была центром внимания, но теперь… теперь все происходит внизу, без меня. Мне так одиноко. – Но она не может произнести эти слова вслух, не может их выговорить. Даже подумать об этом ей жутко. Ей нравится ее полка, такая удобная, это ее место, она всегда там сидела, там ей и следует оставаться. Он избавил ее от всех забот и тревог. Позаботился обо всем, ради нее.

– Дать тебе другую подушку? – спрашивает Рональд, потом берет одну с дивана и швыряет ей.

Она рассматривает подушку у себя в руках с тяжело и болезненно стучащим внутри сердцем. Рональд в удивлении встает.

– Я куплю тебе новую, побольше, – говорит он, приглушая звук телевизора.

– Мне не нужна новая, – тихо возражает она, не веря собственным ушам – она ведь любит такие вещи. Он либо не слышит, либо не хочет слышать.

– Скоро вернусь, пока.

Она в шоке смотрит, как закрывается за ним дверь, слушает урчание мотора. Это началось давно, много лет назад, но доходит до нее только сейчас. Настал наконец момент истины. Припоминая разом все тревожные звоночки, она едва не падает с полки. Рональд поместил ее сюда, свою любимую, обожаемую женщину, о которой хотел заботиться напоказ, а теперь, когда все ее увидели, выразили восхищение, поздравили его с его победой, теперь она ему не интересна. Она теперь нечто вроде мебели. Украшает полку, как и прочие его трофеи. Эту победу давно отпраздновали. Она уж и не помнит, когда он в последний раз смахивал с нее пыль. А когда снимал ее отсюда? Она занимает полку в качестве продолжения самого Рональда, но что она без него?

Она долго сидит, оцепенев. И как она раньше об этом не задумывалась? Надо подвигаться, размять мышцы. Ей нужно место для роста. Не стоит обвинять Рональда в том, что произошло, она сама когда-то взобралась на эту полку, движимая эгоизмом. Она жаждала внимания, ей хотелось, чтобы ее хвалили, восторгались ею и завидовали. Ей нравилось, что она новая, единственная, боготворимая. Что она принадлежит ему. Ну и дура же она была! Нет, не потому, что это зазорно, а потому, что ей не хотелось большего.