Закат империи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Суворов cтр.№ 63

— Убеждают.

— Почему же ты так невесел?

— Потому что, кроме мудрости, у нас ещё есть сердце. И когда с помощью мудрости мы преодолеваем пространство и вырываемся из времени, чтобы постичь какую-то истину, открывающую перед нами смысл мироздания, тогда сердце, тоскующее и непрерывно отбивающее часы нашей жизни в данном месте и в данное время, внезапной болью может напомнить о том, что мы не всесильны и являемся пленниками своей эпохи и своего общества, «ибо кто нас приведёт посмотреть, что будет после?» — как сказано в книге Екклезиаста.

— Я понимаю природу твоих сомнений, — задумчиво сказала Философия. — И в том повинна вечная раздвоенность человеческой природы, ибо, когда разум устремляется к звёздам, сердце остаётся на земле. И когда очами души вы восторгаетесь Всевышним, очи тела видят перед собой лишь сырую пасть могилы.

— О, помоги же мне преодолеть эту раздвоенность! — отчаянно вскричал Боэций. — Придай же моим очам божественную зоркость, чтобы я смог так же ясно увидеть будущую обитель своей души, как вижу сейчас эти мрачные холодные стены и тяжёлые решётки — нынешнюю обитель своего тела.

— Я непременно сделаю это во время своего следующего посещения, — пообещала Философия и начала медленно исчезать. — Сюда идут, и мне пора удалиться... Прощай и помни, что перед лицом Вечности придать мужество способна только мудрость...

Таинственное сияние, заполнявшее все углы камеры, постепенно исчезло, и Боэций вновь увидел перед собой только тусклый свет светильника, висящего возле дубовой окованной железом двери. Он ещё был взволнован, и его сердце билось с такой учащённой неистовостью, что перед глазами плыли красные пятна.

Поэтому он не сразу узнал Симмаха, появившегося на пороге камеры после того, как тюремщик с лязгом распахнул тяжёлую дверь. А принцепс сената с неизъяснимой грустью смотрел на своего приёмного сына и, не говоря ни слова, ждал, пока их оставят одних.

— Ты болен? — с тревогой спросил он, когда Боэций, поднявшись со своего ложа, заключил его в свои объятия. В какой-то момент, заметив странный, отсутствующий взгляд бывшего магистра оффиций, Симмах подумал, что тот лишился рассудка.

— Я здоров, — глухо сказал Боэций. — И в своём уме. Садись и рассказывай. Судя по твоему мрачному виду, ты принёс мне самые печальные новости. «Ах, если бы лёгкую, быструю смерть, без изнуряющей боли, без мук, сон бесконечный, блаженный покой мне даровала судьба!» ^[50]

— Нет, я принёс надежду! — горячо возразил Симмах. — А ты решил, что судебное заседание закончилось твоим смертным приговором? О нет, Северин Аниций, хотя дело шло именно к этому.

— Но тогда что же помешало? — Как ни старался он рассчитывать на худшее и не поддаваться надежде, но дрогнувший голос поневоле выдал естественную жажду жизни, которая постоянно жила в сердце.

— Я вновь заявил королю, что свидетельские показания всех трёх негодяев лживы, и предложил решить дело с помощью Божьего суда, то есть высшего правосудия.

— Каким образом?

— Через судейский поединок.

— И король согласился?

— Да, — усмехнулся Симмах. — Эти варвары так падки до подобных зрелищ, что обычных гладиаторских боёв им явно не хватает. Предвкушение предстоящего удовольствия было столь велико, что, как ни старался Кассиодор немедленно вынести приговор, мне удалось отстоять твоё право на поединок. И знаешь, кто вызвался защищать твою правоту с мечом в руке? Корнелий Виринал, сын ныне покойного всадника Луция Виринала.

— Я не знаю этого юношу... — удивлённо пробормотал Боэций.

— Зато он хорошо тебя знает, он лучший друг Максимиана. Кстати, поддерживать обвинение будет один из лжесвидетелей — Опилион.

— Когда состоится поединок?

— Через три дня.

— Я буду молить Бога, чтобы из-за меня не погиб этот доблестный юноша.

— А я немедленно явлюсь к тебе лично, чтобы рассказать обо всём произошедшем.

Они вновь обнялись. Симмах передал Боэцию несколько табличек для письма и стило, после чего за ним снова закрылась тюремная дверь. Он не пришёл ни через три дня, ни через три месяца. Он уже больше не пришёл никогда.

— Здравствуй, красавец! Ты что же это давно не появляешься? Стыдно забывать старых друзей...

Корнелий Виринал задумчиво шёл по малолюдной улице Вероны и теперь удивлённо поднял голову, увидев улыбающуюся Феодору, которая выглядывала из-за занавесок остановившегося рядом с ним паланкина. На знаменитой гетере была надета прозрачная накидка, через которую соблазнительно просвечивали так хорошо знакомые ему красивые груди с ярко накрашенными сосками. Самой Феодоре явно доставляло удовольствие демонстрировать свою порочную наготу, а её подведённые сурьмой глаза были неспособны изобразить смущение, если бы от их хозяйки хоть раз потребовалось что-то подобное. А ведь застенчивость гораздо сильнее возбуждает пресыщенных развратников, чем откровенно завлекающий взор, на который способны ловиться только юноши, впервые вступающие на стезю порока. И это вполне понятно, ибо если юноши стремятся скорее удовлетворить страсть, что им сулит легкодоступный порок, то старым развратникам нужно разжечь угасающий костёр вожделения, на что способна только сопротивляющаяся невинность.

Корнелий усмехнулся, приблизился и положил руку на край паланкина.

— Привет и тебе, прекрасная Феодора. Разве найдётся такой мужчина, который способен забыть тебя, хоть раз побывав в твоих объятиях?

— О, да ты всё такой же галантный и остроумный, как и прежде! — весело отвечала она. — А я, глядя на твой опечаленный вид, уже было решила, что ты либо заболел и утратил свою мужскую удаль, либо решил жениться.

— Но неужели женихи выглядят такими печальными? — со смехом спросил Корнелий. — А я почему-то всегда думал, что предстоящая свадьба должна радовать, иначе зачем же тогда жениться?

— Тому есть много причин, — и Феодора беззаботно махнула рукой, — и главной из них является мужская глупость. Зачем привязывать себя к одной женщине, когда можно иметь их столько, сколько позволяет тебе твой кошелёк? А печальный вид женихов можно объяснить тем, что они уже заранее представляют себе все те склоки и ссоры, которыми их станут развлекать будущие жёны. И кроме того, они уже заранее клонят свои злополучные головы к земле, словно сгибаясь под тяжестью рогов, которыми их непременно наградят в будущем.

— А как же любовь? — Корнелия искренне забавлял этот разговор.

— О, любовь, это такое занудство! Печальных влюблённых сколько угодно, но ты хоть раз видел печального развратника? Неужели и ты влюбился, друг мой?

Этот прямой вопрос застал Виринала врасплох, и он только растерянно пожал плечами. Сколько раз он уже спрашивал себя об этом сам — и столько же раз мысленно пожимал плечами. Последнее время ему хотелось только Амалабергу, хотелось вновь и вновь видеть её красивое напряжённое от страсти лицо с закушенной нижней губой, хотелось снова и снова испытывать те покорные, стыдливые ласки, которым он сам её научил.