Закат империи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Суворов cтр.№ 37

Так что пусть лучше не сравнивает своих возлюбленных с ангелами, ведь это может обидеть и тех, и других.

С трепетом и нетерпением жду твоего визита».

Да, после такого неожиданного письма стоило поосновательнее задуматься над дальнейшими действиями. Итак, Амалаберга сумела сдержать первый порыв гнева и решила ответить ему в его же стиле. Таким образом, всё складывалось как нельзя прекрасно, ведь когда иронизируешь над собственной обидой, то вряд ли думаешь о том, как за неё отомстить. Если гордость и мстительность легко представить рядом, то коварство и остроумие не слишком совместимы… И всё же в письме Амалаберги было что-то такое, что заставило Корнелия насторожиться. Он внимательно перечитал его ещё раз. Нет, придраться было не к чему, если бы не это поспешное и совершенно неожиданное приглашение. В конце концов, она дочь варвара, а варвары отличаются от римлян тем, что не признают никакой логики и поступают лишь так, как это сообразуется с их представлениями о чести. Амалаберга просто не в состоянии уступить кому бы то ни было так быстро, да ещё тогда, когда задето её самолюбие! Поэтому поневоле напрашивался вывод, что она затаила желание отомстить. Если он рискнёт воспользоваться её приглашением, а не воспользоваться им просто невозможно, иначе и не стоило затевать всего этого, то следует быть готовым к самым неприятным сюрпризам.

Подумав об этом, Корнелий горделиво вскинул голову и расправил плечи. Он был невысок ростом, но коренаст и широкоплеч, прочно стоял на ногах и отличался прекрасной реакцией и подвижностью. Лицо его было достаточно заурядным, если не считать отважных и плутоватых глаз, а также полных чувственных губ, всегда готовых к поцелуям и дерзостям. Разумеется, завтра он пойдёт на это свидание, но пойдёт, соответствующим образом приготовившись. Эта подготовка состояла в том, что под тунику Корнелий надел тонкую кольчугу, а в складках тоги постарался укрыть короткий и широкий боевой меч. При этом он позаботился приторочить его к своему туловищу так, чтобы достать его из ножен было делом одной секунды. Конечно, римлянам запрещалось носить оружие, но это был тот случай, когда подобным запретом приходилось пренебречь. Когда Корнелий закончил приготовления, то убедился, что со спрятанным мечом он уже не сможет сесть. Впрочем, боевое чутьё подсказывало, что сесть ему и не придётся. Виринал был настолько уверен в себе, что даже не стал предупреждать Максимиана и брать с собой слуг.

Впрочем, «излишняя самоуверенность может и погубить», — подумал он, когда раб-номенклатор проводил его в зал дома Тригвиллы и Корнелий увидел Амалабергу. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что его предосторожности были не напрасны. Она приняла своего гостя в большом триклинии, стоя на возвышении, где находилось кресло из слоновой кости. Лицо её было бледным, глаза хищно прищурены, а губы тверды и красны от непрерывного покусывания. По левую и правую сторону от девушки находились двое рабов-галлов, каждый из которых держал на привязи огромного молосского дога. Собаки непрерывно рычали, сердито поводя налитыми кровью глазами, и Виринал внутренне напрягся, готовясь к самому худшему.

— Ого, мы, кажется, собираемся на охоту? — весело поинтересовался он, отвесив готской принцессе самый изящный поклон. — Но почему же ты не предупредила меня заранее?

— Потому что охотиться буду только я, глухо сказала Амалаберга, тщетно пытаясь найти в лице римлянина хотя бы малейшее проявление беспокойства. — А ты будешь моей добычей.

— Согласен! — тут же откликнулся Корнелий. — Но лишь при том условии, что ты будешь охотиться на меня с помощью стрел Амура, а не этих милых собачек.

— Ты по-прежнему нагл и храбр, холодно заявила Амалаберга, — но это тебе не поможет. После такого письма, которое ты осмелился написать мне, я могла бы добиться твоей смерти, если бы показала его своему отцу. Но я люблю всё делать самостоятельно — и мстить тоже.

— А чего бы мог добиться я, если бы сделал то же самое с твоим письмом? — усмехнулся Корнелий. — Ручаюсь, что ты ещё никогда и никому не писала ничего подобного!

— О да, ты был первым и единственным!

— Лестно слышать, — нахально заявил Корнелий, — быть первым у такой красавицы.

— Спускайте собак! — резко и хрипло крикнула Амалаберга, поворачиваясь к рабам.

Виринал мгновенно обмотал свой знаменитый лицерн вокруг левой руки и стремительно выхватил меч. Два огромных пса с громким лаем помчались на него, а он лишь злобно оскалился и слегка пригнулся. В тот момент, когда первая собака уже делала последний прыжок, Корнелий резко отскочил в сторону, коротко и сильно рубанув мечом. Раздался какой-то странный и страшный звук — это захрустели перерубленные шейные позвонки а громкий лай сменился пронзительным, шипящим скулежом. Дог, словно бы споткнувшись, упал и заскользил по мраморному полу, уронив полуотрубленную голову на передние лапы и заливая всё вокруг потоками крови. Однако второй дог ухитрился опрокинуть Корнелия на спину и теперь яростно терзал зубами его левую руку, которой тот прикрывал горло. Но и его хватка вскоре резко ослабла, поскольку Виринал, и падая, не выронил меч, а потому, изловчившись, вонзил его снизу прямо в сердце собаки. Проклятый дог всё-таки ухитрился разорвать плащ и сильно искусать ему руку. Поэтому, когда Корнелий быстро, хотя и не слишком проворно поднялся на ноги, то оказался весь залит кровью — и собак, и своей, обильно смачивавшей остатки драгоценного плаща.

Он тяжело дышал, но взгляд его голубых глаз, устремлённых на застывшую Амалабергу, был по-прежнему дерзок и насмешлив.

— Если тебе не жалко собак, то мы могли бы продолжить эту забавную охоту!

— Выгоните его прочь! — простонала она, указывая на Корнелия рабам.

Но всё получилось совсем наоборот. Рабы были поражены кровавым побоищем, которое этот невысокий, но отважный юноша так быстро учинил их гигантским псам, околевавшим теперь в лужах собственной крови. Стоило только Корнелию шагнуть в их сторону, слегка помахивая мечом, как они оба с животным воем устремились прочь, оставив Амалабергу одну. А она словно в оцепенении смотрела на окровавленного, но улыбающегося римлянина, медленно приближающегося к ней с мечом в руке, широкое лезвие которого дымилось от свежей крови, обильно стекавшей на пол, — и не шевелилась.

Корнелий подошёл к возвышению и поднялся на три ступеньки туда, где застыла Амалаберга. Теперь они стояли почти вплотную, глядя друг другу прямо в глаза. Её взгляд был встревоженно-затуманенным, почти безумным, язык лихорадочно облизывал полуоткрытые губы, а руки отчаянно теребили подол расшитой золотыми нитями голубой столы. Виринал ещё машинально улыбался, но, пристально всматриваясь в эти отчаянные глаза, яростно и упорно думал про себя, стараясь вложить как можно больше воли в свой напряжённый взгляд: «Ну, теперь ты убедилась, что значит — настоящий мужчина? Теперь ты поняла, что я должен и буду владеть тобой по праву сильного? Теперь ты поняла, что будешь моей и никуда от меня не уйдёшь?»

Оба вздрогнули от глухого стука меча, упавшего на помост. Виринал, не обращая внимания на боль в искусанной руке, медленно притянул девушку к себе и властно поцеловал. Она дрожала, но не осмелилась отстраниться. Он с силой прижался губами к её холодным губам, запрокинул ей голову и проник языком в рот, энергично нащупывая там язык Амалаберга, тот самый дерзкий и непослушный язык, который был способен свести с ума любого мужчину. Видимо, он слишком переусердствовал, стараясь быть грубым, как настоящий воин, потому что она вдруг застонала — и застонала так жалобно, как он никогда ещё не слышал. И только после этого он оторвался от её губ и стал жадно целовать её глаза, щёки, волосы... Каким образом её руки оказались у него на плечах? Неужели это она сама невольно его обняла?