Наконец он громко выдыхает, как будто все это время задерживал дыхание.
– Когда мы узнали, что она убита, мне сказали, что со мной хотят поговорить копы, и я впал в панику. К тому времени прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мы с ней последний раз занимались сексом, после меня у нее был Мур, но и с ним она пробыла недолго. Однако я все равно подумал, что они решат, будто я ее дико ревновал и сорвался или что-то в этом духе.
– А ты ее ревновал?
Он пристально смотрит на меня.
– Мы с ней общались раз восемь, может быть, даже меньше. И по большей части в компании. К тому же в тот день я сидел дома. Но у моей матери всю вторую половину дня были клиенты, а отец вернулся поздно. Так что доказать, что я был дома, я не мог.
– Ясно. Значит, вы сговорились, чтобы у вас всех было алиби. – Мне приходится делать над собой усилие, чтобы не испытывать к нему жалость. Вероятно, он считал, что выбросил Саммер из головы. Он выбросил ее из головы задолго до того, как накачал сто фунтов мышечной массы. И тут появляюсь я, словно Призрак Прошлого Рождества
[13].
Если алиби Джейка было туфтой, то и алиби остальных парней тоже.
А раз так, то, быть может, быть может, у нас и в самом деле начинает что-то получаться.
– Мое алиби не имело значения. Все и так знали, кто это сделал, – говорит он. Но, к его чести, хотя бы можно сказать, что вид у него при этом смущенный. – По крайней мере, мы так думали.
– А, ну конечно. А я-то и забыла. – Теперь уже моя очередь язвить. – Чудовища с Брикхаус-лейн.
– Я вовсе не о тебе. – Он хмурится, словно досадуя на мое упрямство. – Я имел в виду Уолдмэна. Ведь он-то виновен, не так ли?
– Возможно, – говорю я. И думаю о том, как неожиданно увидела вчера Оуэна, о том, как он прикусывал губу, и о том выражении, которое появилось на его лице, когда он спросил меня о Миа. Тогда у него был такой вид, будто даже просто звук ее имени наносил ему смертельную рану.
– Я не знаю.
Джейк хмурится опять.
– Если не он, то кто же еще вообще мог это сделать?
– Ты прямо как копы, – замечаю я. – То, что они так и не смогли допереть до того, кто это сделал, вовсе не значит, что это сделал он. – Я не знаю, почему защищаю Оуэна – я знаю только, что человека нельзя обвинять по школярскому принципу: Тот, кто с наибольшей долей вероятности преуспеет в жизни, тот, кто с наибольшей долей вероятности проломит голову девочки камнем.
– Прости меня, – уже тише говорит Джейк. – Прости, пожалуйста. – Он ухитряется улыбнуться. – Вот видишь, я и в самом деле попросил у тебя прощения.
– Как же мне повезло, – говорю я. Внезапно чувствую ужасную усталость. Мне не стоило сюда приходить. Даже если у нас и начинает что-то получаться, что с того? Это ведь не изменит прошлого. Не оживит Саммер.
И не изменит того, что она сделала с нами.
– С моей стороны было глупо лгать, – признается Джейк. – Но, наверное, мы тогда все были в состоянии шока. Мне бы никогда, никогда не пришло в голову, что дело обернется именно так. Мне всегда казалось, что если кто и влипнет в историю, то это будет Саммер.
– Она и влипла, – говорю я.
– Ох, да ты понимаешь, что я имел в виду. – Он морщится и вдруг выпаливает: – Если честно, я ее немного побаивался.
Должно быть, я смотрю на него с некоторым удивлением, потому что он отрывисто смеется.
– Да, я понимаю. Я сейчас вдвое крупнее нее. Но ты же знаешь, какая она была. Крутая, бешеная. Я ее, можно сказать, почти не знал. Но какая она была на самом деле, я видел. Правда, мне это удавалось только временами и мельком. Только столько, сколько она мне позволяла. – Он делает глубокий вдох, словно у него в легких закончился воздух. – Я говорю достаточно понятно?
– Да. – Это все, что я могу сказать.
– Она словно приоткрывала время от времени дверь, чуть-чуть, на небольшую щелку, и то, что тогда бывало видно, было… – Он замолкает и откашливается, явно смущенный. Теперь я знаю, что он и вправду боялся ее: он явно говорил правду.
– Знаешь, она ведь кое-кого поранила, – кидает он мне вслед, когда я уже дохожу до середины лужайки. Я оборачиваюсь и вижу, что он словно бы не знает, куда спрятать свои длинные руки, как будто это рукава какого-то старого костюма, в который он наряжался на Хеллоуин раньше и который стесняется надевать сейчас. – В той патронатной семье, в которой она жила до Боллов. Поэтому-то ее от них и забрали. Она… она обожгла одного из других подростков раскаленной кочергой. Ты об этом знала?
Я качаю головой. Мое горло сжимается от наплыва чувств. Я вспоминаю еще одну вещь, которую мистер Болл говорил о Саммер: «Ее футболили из одного паршивого местечка в другое. Это были по-настоящему паршивые места, и люди там были хуже некуда».
– Как-то раз мы забавлялись с коробчатой черепахой, которую поймали где-то на дороге. Хит Мур сказал, что возьмет ее домой и будет о ней заботиться. Потом Даннер сказал, что сделает из нее рагу. Это, разумеется, была шутка. Но тут Саммер появилась, держа в руке кухонный нож.
Он смотрит на меня. И его лицо выглядит так, словно с него кто-то срезал последние пять лет. Как будто он смотрит не на меня, а на ту черепаху на земле и чувствует тот давний шок.
– Богом клянусь, я и в самом деле думал, что Саммер способна ее убить, – говорит он, потом вдруг моргает. И снова пытается улыбнуться, но ему удается только на секунду оскалить зубы. – Сейчас это звучит дико.
– Нет, – говорю я. – Нисколько.
БРИНН
Тогда
– Вероятнее всего, ты любила ее. – Новый коп, лейтенант Маршалл, был намного приятнее предыдущего, детектива Ньютера, бледного, злобного и пахнувшего тунцом.
От лейтенанта Маршалла же пахло чистотой и мятой. Когда он улыбался, вокруг его глаз собирались морщинки. У него были темные волосы, только-только начавшие седеть на висках, и он постоянно держал руки в карманах. Расслабься, словно говорил он. Просто расслабься, и все. Я на твоей стороне.
– Она была моей лучшей подругой, – сказала я. – Так что да, я ее любила. Очень.
Он обошел вокруг стола, вынул руку из кармана и потер затылок. Он не смотрел на меня. Не потому, что был зол, а потому, что знал, я этого не делала. Я верила лейтенанту Маршаллу.
– Должно быть, ты здорово разозлилась, когда она начала встречаться с Оуэном Уолдмэном.
– Да нет, я не злилась, – ответила я, но тут вмешалась моя мать.
– Ничего не говори, – сказала она. – Ты ничего не обязана им говорить, Бринн. Затем она обратилась к лейтенанту Маршаллу. – Мы вообще не обязаны здесь находиться. Не пытайтесь запутать ее.