Отметим, что на графиках ВВП США, сделанных по современным методикам, наблюдается специфический эффект, два близких спада, разделенных небольшим ростом в 1910-1911 гг. При этом, разумеется, возникает вопрос об адекватности этих методик и оценки тех параметров, которые тогда статистикой не считались и сегодня определяются достаточно спорными методами. Во всяком случае, литература тех времен не оставляет сомнений: никакого серьезного роста доходов домохозяйств перед Первой мировой войной в США не было. Именно по этой причине я и не привожу график: совершенно непонятно, что он в реальности показывает.
Рост ВВП был вызван резким увеличением государственных расходов, осуществленных путем увеличения государственного долга. Выражаясь языком, разработанным в этой книге, речь шла о том, что были созданы инфраструктура и основные средства, которые на момент своего создания не вошли в воспроизводственный контур! Но зато, как только началась Первая мировая война, США начали поставки всем ее участникам, что и позволило эти мощности загрузить, что вызвало не только резкий рост ВВП, но и существенно увеличило среднюю заработную плату (т. е. увеличило совокупный спрос и тем самым расширило воспроизводственный контур).
Попытки более или менее четко увидеть эти эффекты на современных статистических данных получаются плохо. Во-первых, они все не имеют отношения к первичной информации того времени, тогда такой статистики не было. То есть это восстановленные по некоторым современным моделям цифры. Во-вторых, модели эти разные для разных показателей. И, например, из них не видно, как эти данные друг другу соответствуют. Ну, например, уровень зарплат вроде бы упал не сильнее ВВП, но более половины населения США на тот момент, по современным представлениям, относилось к частным предпринимателям или самозанятым (практически все сельское население, в частности). В-третьих, например, совершенно непонятно, насколько релевантны данные по безработице, с учетом того, что обедневшие люди стали хвататься за совсем уж ничтожные и не очень отраженные в статистике заработки.
В результате даже самые простые прикидки дают неожиданный результат: по официальным данным, расходы населения падали в кризис примерно теми же темпами, что и ВВП (а потом вместе с ним стали расти, буквально через полтора года после начала кризиса), но при этом увеличилась доля государственных расходов, доля частных расходов в ВВП упала (с рекордных в 1906 г. 80 %), и, как это неминуемо бывает при кризисе, выросли сбережения.
Как понятно, одновременно таких эффектов быть не может: если частные расходы вели себя так же, как ВВП, то и доля их не должна падать. Можно себе представить, что зарплаты падали синхронно, тогда рост сбережений и безработицы действительно снижает долю частных расходов в ВВП. Но прямо это из статистики не следует. По этой причине мне пришлось дважды (в начале 2000-х и в 2008-2009 гг.) подробно разбирать этот вопрос с экспертами, но подробности этих исследований я здесь излагать не буду, это довольно сложные и узкоспециализированные вопросы.
Часть из них я описывал в своих статьях в Интернете, часть публиковали мои коллеги, но для основной задачи книги это не является принципиальным. Соответствующие эффекты описаны в литературе того времени очень подробно (без статистики), и то, что современная экономическая статистика их не показывает, говорит скорее о качестве статистики, чем об отсутствии самого эффекта. Ну, а о причинах такого явления я подробно написал выше, в гл. 7.
А теперь я перейду к самому главному эффекту от первого ПЭК-кризиса! В ноябре 1910 г. на секретном (это, как будет понятно позднее, принципиальный момент!) совещании на даче Моргана на острове Джекил было принято решение о том, что необходимо сделать более или менее постоянный механизм рефинансирования банковской системы (т. е. фактически речь шла о разработке технологии снижения рисков уже для банков), для чего к 1913 г. был пролоббирован закон о федеральном резерве. В результате возник центральный банк нового типа, главной задачей которого является снятие части рисков с банковской системы путем ее рефинансирования эмиссионными деньгами, что позволяло коммерческим банкам продолжить кредитование производителей по более низким ставкам.
Политические и конспирологические перипетии этого процесса я в настоящей книге опущу, поскольку она посвящена в основном экономике и ее социальным аспектам. Их можно посмотреть, например, в книге Сергея Егишянца «Тупики глобализации: торжество прогресса или игры сатанистов?», затем мы с Сергеем Щегловым рассмотрели ее не с экономической, а с элитной точки зрения в книге «Лестница в небо». Для нас здесь важно, что во многом именно механизм рефинансирования банков на фоне послевоенной разрухи позволил мировой экономике развиваться до начала 30-х годов. Правда, увеличив ее зависимость не просто от финансового сектора, но от очень узкой группы финансистов, которая управленчески контролировала ФРС США и правила игры в финансовом секторе.
Но с точки зрения экономики важно другое. ФРС стала первым институтом, который не просто стал печатать деньги в пользу своих бенефициаров (к каким негативным процессам это приводит, хорошо знали по британскому опыту еще XVIII в., это описано в приведенной выше книге С. Егишянца), но обеспечил некоторое общее благо в виде снижения рисков производителей во всей экономической системе. Платой за это стало повышение объема финансовых активов в экономической системе (поскольку денежная эмиссия технически была организована как выкуп части таких активов, ранее выпущенных коммерческими банками) и увеличение доли финансового сектора в перераспределении прибыли, создаваемой в экономике. Но поскольку этот процесс обеспечивал экономический рост, то никто этой проблемой на тот момент особо не заморачивался. А мы к ней вернемся – но несколько ниже.
Повторю еще раз. У процессов создания и функционирования ФРС, безусловно, есть как элитные (хотя их часто называют конспирологическими), так и чисто коммерческие аспекты. Никто здесь не спорит, но меня в этой книге они не очень интересуют. Для меня ключевым фактором ее создания и существования стало то, что ФРС решает объективную экономическую проблему, поскольку обеспечивает для банковской системы возможность продолжать свою базовую общественную функцию – снижение рисков производителей в условиях углубления разделения труда. И это объективное обстоятельство было главным, обеспечивающим устойчивость существования этой организации и ее фактической защищенности от разного рода критики. Точнее, так продолжалось до тех пор, пока этот функционал работал, т. е. до начала текущего века.
Сам факт создания ФРС стал доказательством того, что в начале ХХ в. кризисные процессы в экономике приобрели некоторую новую сущность, которую я и назвал ПЭК-кризисом. До того как он случился, в создании института с функционалом ФРС просто не было необходимости, все попытки сделать частный центральный банк, в общем, сводились к масштабному мошенничеству (см. историю Первого и Второго Американских банков в упомянутой книге С. Егишянца). И они при первой возможности были закрыты. А вот в начале ХХ в. ФРС не просто возникла, но и начала бурную и активную жизнь, которая продолжается до сих пор.
Создание ФРС породило еще один феномен, который сыграл крайне важную роль уже в XXI в. (о чем я буду писать дальше). Дело в том, что государства всегда крайне ревниво относились к своему праву на эмиссию денег. История полна разного рода внутренних войн, направленных на ликвидацию альтернативных источников эмиссии. Соответствующий доход государства даже получил специальное название: «сеньораж». Появление ФРС создало ситуацию, при которой главным бенефициаром эмиссии стали частные банки, что существенно усилило их влияние в рамках отношений различных субъектов экономики, а их бенефициаров – в рамках построения всей пирамиды общественно-политических отношений.