Есть еще один специфический момент, который сегодня не очень афишируется. Дело в том, что в Средние века в христианской Европе не могло быть банков. Нет, ростовщики были, как и кредит можно было получить, однако банков в современном понимании, т. е. действующих по закону институтов, которые могли бы работать на принципах частичного резервирования и использовать ссудный процент, быть не могло. Более того, эти ростовщики практически не вмешивались в производственную деятельность, которая протекала независимо, кредиты в основном брали аристократы, на потребление или на войну. А в торговых республиках, Венеции, Генуе, Ганзейском союзе, кредит для торговых компаний скорее играл ту роль, которую сегодня выполняют стратегические инвесторы или страховщики.
Такая ситуация длилась много веков и принципиально изменилась только в XVI в. Точного ответа на вопрос, почему это произошло, у меня нет, однако выдвинуть одну гипотезу можно попытаться. Дело в том, что в это время в Европе шел так называемый малый ледниковый период, локальный температурный минимум, продлившийся много десятилетий. Мы его помним по временам Бориса Годунова (когда три года подряд не было урожая, снег, бывало, выпадал в июле, а в августе замерзала Москва-река), но отмечен он, в общем, был по всей Северной Европе.
Именно в это время замерзали голландские каналы и Венецианская лагуна, были и другие симптомы резкого изменения климата. Но на севере Европы это вызвало крайне опасную ситуацию, поскольку привычная система хозяйствования не просто уже не могла обеспечить более или менее нормальное существование, она гарантированно обеспечивала значительной части населения смерть от голода в течение достаточно короткого времени. Свою роль сыграло и открытие Америки в 1492 г.: напомню, что покупательная способность золота, которая была достаточно стабильна в Западной Европе с конца Античности до начала XVI в. и в XVII–XVIII вв., именно в веке шестнадцатом упала в два раза, что существенно обесценило ранее сделанные сбережения (рис. 14). Не забудем еще один фактор – тяжелейшие эпидемии, чумы в первую очередь, которые сокращали прежде всего численность крестьянства.
Рис. 14. Реальная цена на золото (1344-1998)
Такая ситуация требовала от людей, проживающих на севере Европы (на юге тоже были проблемы, но менее критические), регулярного решения двух принципиальных задач, тактической и стратегической: во-первых, после каждого очередного неурожая находить источники существования «здесь и сейчас» (т. е. средства, которые можно было бы направить на покупку еды); во-вторых, придумать (найти, восстановить и пр., и др.) новые способы хозяйствования, которые бы обеспечили большее, чем в предыдущие 1000 лет, производство каких-нибудь активов. Их можно было бы обменивать на юге на еду. И решение этих задач, повторю еще раз, было вопросом жизни или смерти.
Разумеется, все эти проблемы имели место на протяжении веков (первые признаки «малого ледникового периода» проявились во втором десятилетии XIV в.). Но поиски решения не прекращались, и в какой-то момент оно было найдено. Собственно, не исключено, что попытки реализовать это решение было и раньше XVI в., но Католическая церковь еще была достаточно сильна и подобные попытки достаточно жестко пресекала.
Спусковым крючком стало то, что в какой-то момент в качестве источника ресурсов для выживания стали рассматриваться богатства католических монастырей. Феодалы, постоянно участвовавшие в войнах на стороне своих сюзеренов (или против сюзеренов), в общем, больших накоплений не имели, а вот монастыри, которые не только собирали десятину и имели довольно большие земельные угодья, но и получали деньги разными другими, подчас достаточно сомнительными способами (ростовщичество, продажа индульгенций), находились совсем в другой ситуации.
В общем, если есть острая потребность, то повод найдется, и в 1517 г. Мартин Лютер прибивает свои знаменитые тезисы к дверям церкви в Виттенберге, и… За тысячу лет много появилось христианских ересей, но только в тот момент впервые возникла серьезная альтернатива двум ее каноническим направлениям, православию и католицизму. Началась Реформация, появился протестантизм.
И главной жертвой протестантов стали как раз католические монастыри. Причем граница развития протестантизма практически полностью совпадает с той границей в современной Западной Европе, которая разделяет регионы с преимущественно промышленным производством и регионы преимущественно аграрные. Есть только два исключения: католическая Бавария и католическая Австрия (Северная Италия перешла от Австрии к Италии совсем недавно, уже после того, как хозяйственные стереотипы европейских регионов сформировались окончательно). Но в Австрии (точнее, Священной Римской империи германской нации) тогда как раз и были серебряные рудники Рудных гор, так что там все было полегче.
В общем, задача, откуда взять деньги на то, чтобы выжить «здесь и сейчас», была решена. Но необходимо было как-то подойти и ко второй задаче. И вот в процессе ее решения и случился тот переход, который за 200 лет привел Западную Европу, на тот момент чуть ли не самую бедную и отсталую окраину Евразийского материка, к мировому лидерству. Точнее, формально лидерство было достигнуто к середине XIX в., но уже за 100 лет до того стало ясно, что темпы роста экономики и научно-технического прогресса намного превышают все возможности потенциальных конкурентов.
Суть этого решения состояла в разрушении цехового хозяйства и переходу к той модели, которую мы сегодня называем «научно-технический прогресс». Ее детали, которые, собственно, и составляют ключевую часть этой книги, я еще буду разбирать, пока же отмечу только некоторые самые важные моменты. Прежде всего, понимание того, что появилась принципиально новая экономическая модель (она же модель хозяйствования), обнаружилось достаточно быстро.
Здесь я повторю Антонио Серра, который лет через сто после тезисов Лютера написал примерно так: «Если вы хотите понять, какой из Двух городов богаче, посмотрите на количество профессий, которыми владеют его жители: чем больше профессий, тем богаче город». Или в переводе на современный экономический язык: чем глубже уровень разделения труда в экономической системе, тем больше добавленная стоимость, которая в ней образуется. Отметим, что после сказанного чуть выше мы понимаем: это означает, что задача, которую поставила природа в рамках изменения климата, к этому времени уже была практически решена – новая модель, обеспечивающая повышенный уровень создания добавленной стоимости, уже появилась; и Серра просто описывает, как отличить ту территорию, где она появилась, от той, где ее еще нет!
В одной его фразе сразу видно отличие от предыдущей системы: в рамках цеховой системы хозяйствования говорить о новых профессиях не приходится. Более того, сам Серра мог наблюдать и старую систему, и новую одновременно, так что у него была благодатная почва для исследования. Уже для Адама Смита, который родился через сто с небольшим лет, это было достаточно сложно, «чистого» цехового хозяйства уже практически не существовало!