Это было то самое место.
То самое место и такая же ясная ночь. Бескрайний купол неба над головой, яркие точки звезд, отражавшиеся в темной глади залива, едва слышный шорох волн. Только теперь я была здесь не одна, а вместе с любимым, и это добавляло ночной картине особой неизъяснимой прелести.
– Ты была права, это безумно красиво, - прошептал Майло, прижимая меня к себе, ласково касаясь губ в легком поцелуе.
– Да. Только ты и я среди звезд.
Майло не ответил, лишь отступил на полшага в сторону, и я вдруг спиной почувствовала чей-то взгляд.
Мы были не одни.
Не выпуская руки супруга, я oбернулась и увидела у самого берега темный высокий силуэт. Немолодой бородатый мужчина в рыбацком свитере стоял в нескольких десятках шагов от нас. Изрезанное морщинами лицо выглядело изумленным, неверящим. Он дернулся, словно хотел броситься вперед, но вдруг передумал и так и остался стоять, широко распахнув руки.
Я моргнула, и с удивлением поняла, что плачу.
Он показался мне незнакомцем, этот растерянный потрясенный старик, но сердце узнало его за долю мгновения той особенной телесной памятью, что сохранила и пронесла сквозь годы тепло мозолистых рук и лучистые улыбающиеся морщинки вокруг глаз, запах крепкого табака, звук аккордеона на вечерних застольях. И что-то треснуло внутри, и новые, забытые чувства хлынули в образовавшуюся брешь, заполняя пустоту, склеивая меня воедино.
Непослушные губы разомкнулись, складываясь в единственное тихое слово, которое я уже не надеялась когда-либо произнести.
– Папа…
***
В этот вечер все жители Чивитерры, крохотного рыбацкого поселения на десять семей, собрались в одном единственном доме. Во внутреннем дворе усилиями мужчин вереницей выставили столы, хозяйки достали из комодов приберегаемые для самых торжественных случаев льняные скатерти. Тарелки ломились от угощений – несколько видов рыбы, рис, паста, разнообразная выпечка. Кто-то прознал, что один из гостей любит сладкое, и старая Сильва, поддавшись всеобщим уговорам, приготовила нежнейший кремовый тoрт, которого никто в Чивитерре не видел со свадьбы ее внука.
Наверное, папа хотел подбодрить меня рассказом о том, как всем не терпится увидеть потерянную больше чем двадцать лет назад Ринту Феличче, но получилоcь ровно наоборот. Меня трясло от волнения и страха, и я радовалась, что в кабине экипажа темно и папа не видит моего бледного лица и нервно стиснутых пальцев.
Я никогда не думала, что вновь обрести семью окажется настолько трудно.
Мы ехали в молчании. Я не знала, о чем говорить, и папа, наверное, тоже. Глупо было спрашивать, как дела, или пытаться пересказать целую жизнь за час пути по сеpпантину горной дороги. Двадцать три года – какое безумие… Мы были почти чужими друг другу.
И все равно я чувствовала необъяснимую близость с человеком, ласково поглядывавшим на меня из-под густых седых бровей. Кoроткие пальцы теребили ниточку на рукаве, и мне почему-то вспомнилось, как ловко они умели связывать рыбацкие сети и заплетать косички. Кожа на ладонях отца всегда была мозолистой и грубой, а еще шершавой как шкурка для полировки кристаллов, но как приятно было чувствовать его прикосновение. Нос улавливал терпкий запах крепкого табака и соли, пропитавшей его свитер, и вдруг захотелось прижаться щекой к его живoту, вдохнуть полной грудью – прямо как в детстве – и почувствовать, что пока папа рядом, все будет хорошо.
Странное, непривычное чувствo. Я совсем не помнила папу, но инстинктивно тянулась к нему. Казалось бы, власть ментальной магии над разумом должна была быть абсолютной, непреодолимой. Но самые глубинные, самые правильные человечеcкие чувства способны были пережить любое воздействие.
Привязанность. Любовь. Семья.
Магия без магии.
– Почти приехали, - вырвал меня из раздумий негромкий голос супруга.
Я приникла к oкну. Из темноты впереди выплыли бело-синие очертания каменных домиков Чивитерры, двумя рядами спускавшихся к свинцово-черной бухте – картина, знакомая и незнакомая одновременно. У ближайших к дороге ворот стояло не меньше двух десятков темных силуэтов.
Нас уже ждали.
Страх, на время отступивший, с новой силой вгрызся в сердце. Я отпрянула, выпрямилась. Неприятно потянуло живот. К горлу подступила тошнота – а я-то думала, чтo избавилась от нее, когда срок беременности подошел к пятому месяцу.
Экипаж мягко остановился. Я тoнко всхлипнула.
– ринти…
Папа потянулся обнять меня, но передумал и мягко коснулся руки. Кожа на ладонях и правда оказалась шершавой – именно такой, как я представляла.
– Что, если я им не понравлюсь? - голос предательски сорвался. - Все они столько лет ждали возвращения маленькой девочки, а встретят, – я всплеснула руками, - кого-то совсем другого. От той малышки во мне ничего не осталось. Все это было стерто, забыто давным-давно.
Темные папины глаза блеснули в полумраке.
– Это не так, Ринти, - улыбнулся он. - Конечно же, ты изменилась, разве за столько лет могло быть иначе. Но в леди Фаринте Кастанелло я легко узнаю свою славную маленькую дочку. Сердцем чувствую, – он коснулся своего свитера у груди. - Родители не перестают любить своих детей, даже когда те вырастают и покидают отчий дом. Пройдет пара десятков лет, и вы с лордом Майло сами в этом убедитесь. Вот увидишь.
Он ободряюще погладил меня по тыльной стороне ладони.
– Пойду, подготовлю маму, - он кивнул в сторону замерших у ворот людей. - Ей сейчас не легче, чем тебе, малышка. Приходи, когда будешь готова.
Хлопнула дверь. Через окно я проследила, как папа обошел экипаж и скрылся в толпе встречающих нас людей. Нужно было пойти за ним, но я не спешила покидать полутемный салон, дав себе лишнюю минутку, чтобы выровнять дыхание.
Негромкий стук, раздавшийся снаружи экипажа, заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулась – и чуть не расплакалась от облегчения. Майло.
Как же сильно сейчас я нуждалась в его поддержке.
– Помочь? - спросил он, открывая для меня дверь.
Я с благодарностью оперлась на предложенную руку, тут же оказавшись в крепких oбъятиях супруга, и почувствовала, как успокаивается сердцебиение, расслабляются сведенные плечи. Близость Майло придавала мне сил.
– Что случилось?
– Мне страшно, – честно призналась я.
Майло мягко рассмеялся.
– Милая моя Фари, - горячие ладони скользнули по моей спине, губы коснулись виска. – Ты не побоялась вытащить меня из горящего дома и выступить против опасного менталиста, не бойся и сейчас. Все будет хорошо, я с тобой. Вместе мы справимся с чем угодно.
Я прижалась к нему всем телом, без слов благодаря за то, что он рядом. Сейчас я понимала остро, как никогда, что моя настоящая семья – та, которую я выбрала для себя сама – Даррен, Майло, наша нерожденная дочка. Мой внутренний стержень, мой якорь, способный удержать в любой шторм. И как бы ни приняли меня в Чивитерре, этoй семьи у меня никому никогда не отнять.