Как работает мозг - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 111

Многие десятилетия философы полагали, что идеальным тестом, позволяющим определить, являются ли ментальные образы изображениями или описаниями, является тест на реинтерпретацию людьми двусмысленных форм – таких, как утка-кролик:

Если мышление хранит только описания, то человек, который видит уткокролика только как кролика, должен оставлять у себя в памяти только ярлык «кролик». В ярлыке не говорится ничего об утках, поэтому если чуть позже человека, видящего кролика, спросить, есть ли в этой форме еще какое-нибудь животное, он совершенно теряется; двусмысленность геометрической информации оказывается утраченной. Однако если мышление хранит образы, то геометрия рисунка остается доступной; тогда люди должны быть способны вспомнить образ и еще раз пересмотреть его в поисках новых интерпретаций. Пример с уткой и кроликом – не самый легкий, потому что люди хранят формы вместе с системой координат, а заново интерпретировать уткокролика означает перевернуть систему координат. Тем не менее, если человека ненавязчиво подтолкнуть к решению (например, посоветовать сконцентрироваться на кривой в задней части головы), у многих все же получается увидеть утку в изображении зайца или наоборот. Более простые двусмысленные изображения получается рассмотреть практически у всех. Психолог Рональд Финке, Марта Фара и я просили людей, закрыв глаза, прослушать прочитанные вслух словесные описания и интерпретировать получившиеся образы. Какой объект «видите» вы в каждом из этих описаний?

Большинство людей без труда узнают парусную лодку, сердечко и телевизор, зашифрованные в этих описаниях.

* * *

Способность мыслить образами – это чудесная способность, однако слишком увлекаться идеей картинок в голове не стоит.

Во-первых, человек не может восстановить в голове образ всей зрительной сцены целиком. Образы фрагментарны. Мы на мгновение восстанавливаем в памяти набросок каждого из элементов, расставляем их в подобие умственной картины, а потом жонглируем ими, освежая каждый из набросков по мере того, как изображение затухает ^[317]. Более того, каждый из набросков отражает только поверхности, видимые с одной точки обзора и искаженные перспективой ^[318]. (Простейший пример – это парадокс с железнодорожными рельсами: большинство людей видят, что рельсы якобы сходятся в точку, не только в реальной жизни, но и в умственном образе.) Чтобы вспомнить предмет, мы переворачиваем его или обходим вокруг него, а это значит, что наше воспоминание о нем – это целый альбом отдельных видов. Образ цельного предмета – это слайд-шоу или попурри.

Это объясняет, почему искусству для изобретения перспективы потребовалось так много времени, несмотря на то, что в реальной жизни мы все видим в перспективе. Картины, которым не хватает мастерства художников Возрождения, выглядят нереалистичными, но не потому, что в них вообще нет перспективы. (Определенная степень точности перспективы присутствует даже в наскальных рисунках, сделанных кроманьонцами.) Обычно отдаленные предметы кажутся меньше, непрозрачные предметы заслоняют фон и куски объектов, стоящих за ними, а многие наклонные поверхности оказываются укороченными. Проблема в том, что разные части рисунка показываются так, как они выглядели бы с разных точек наблюдения, а не через фиксированную решетку клеток за окном Леонардо. Ни один живой наблюдатель, привязанный к одному месту и одному моменту во времени, не может воспринимать обстановку сразу с нескольких точек наблюдения, поэтому такой рисунок не соответствует ничему, что мы видим в реальной жизни. Воображение, конечно же, не привязано к одному месту и одному моменту во времени, поэтому рисунки без истинной перспективы вполне могут, как ни странно, соответствовать нашим мысленным образам. Кубисты и сюрреалисты – страстные любители психологии – намеренно использовали в живописи множественную перспективу – вероятно, для того, чтобы пробудить в зрителях, пресыщенных точностью фотографии, ощущение эфемерности нашего мысленного взора ^[319].

Второе ограничение связано с тем, что образы – рабы принципов организации памяти. Наше знание о мире не может вместиться ни в одну большую картину или карту. В мире слишком много предметов разного масштаба – от гор до блох – чтобы их все можно было вместить в один носитель информации с фиксированной степенью детализации. Не может наша зрительная память быть и чем-то вроде обувной коробки с фотографиями. Тогда было бы невозможно найти нужное изображение, не рассмотрев предварительно каждое, чтобы разобрать, что на нем изображено. (С похожей проблемой сталкиваются пользователи фото- и видеоархивов.) Образы в памяти должны быть отмечены ярлыками и организованы по категориям внутри пропозициональной надструктуры, чем-то напоминающей гипремедиа, где графические файлы связаны ссылками с точками соединения внутри большого текста или базы данных ^[320].

Визуальное мышление зачастую в большей степени зависит от концептуальных знаний, которыми мы пользуемся для организации своих образов, чем от содержания самих образов. Известно, что гроссмейстеры отличаются выдающейся способностью запоминать расположение фигур на доске. Но это не потому, что гроссмейстерами становятся люди с фотографической памятью. Опытный шахматист не лучше новичка сможет запомнить расположение фигур, расставленных на доске произвольным образом. В его памяти сохраняются значимые отношения между фигурами (угроза, защита), а не просто их положение в пространстве ^[321].

Еще один пример – замечательный своей простотой эксперимент, который предложили психологи Рэймонд Никерсон и Мэрилин Адамс. Они просили людей по памяти нарисовать обе стороны монеты в один цент, которую каждый из них видел в жизни тысячи раз. (Попробуйте тоже сделать это, прежде чем читать дальше.) Результаты были ошеломительными. Изображение на американском центе включает в себя восемь элементов: с одной стороны – профиль Авраама Линкольна, надпись IN GOD WE TRUST («На Бога мы уповаем»), год и слово LIBERTY («свобода»); с другой стороны – мемориал Линкольна, надписи UNITED STATES OF AMERICA («Соединенные Штаты Америки»), EPLURIBUSUNUM (лат. «Из многих – единое»), и ONE CENT («один цент»). Только пять процентов испытуемых изобразили все восемь элементов. Среднее количество элементов, которые вспомнили испытуемые, составило три, причем половина были изображены не на том месте, где нужно. На рисунках, помимо нужных элементов, фигурировали надпись «ОДИН ПЕННИ» (ошибка связана с тем, что английским словом penny может обозначаться не только пенни, но и американский цент. – Прим. пер.), лавровый венок, сноп колосьев, памятник Вашингтону, Линкольн, сидящий в кресле. Немного лучшие результаты получились, когда людей попросили отметить в списке элементы, которые изображены на одноцентовой монетке. (К счастью, никто не отметил вариант «Сделано в Тайване».) Однако когда испытуемым показали пятнадцать разных рисунков, правильный вариант выбрали меньше половины. Очевидно, что визуальные воспоминания не представляют собой точные изображения целых объектов ^[322].