Кибериада. Сказки роботов - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 95

Третий ничего не сказал, а лишь кулаком бронированным огрел конструктора по хребту, да с хрустом, после чего все трое повернулись к Клапауцию; но тот, не ожидая никаких разъяснений, так встрепенулся по собственной воле, так браво вытянулся по стойке «радостно», что те, не тронув его, удалились. Сцена эта поразила создателя, хотя и невольного, новых порядков; с открытым ртом он таращился на плац перед фелицейским участком, где построенные в боевые каре поселяне радостно, по команде, кричали.

– Бытию – честь! – рявкал какой-то командир с эполетами, под бунчуком, а в ответ ему дружно гремело:

– Честь, радость и слава!

Не успев даже пикнуть, Трурль был взят под локотки и очутился в строю, рядом с приятелем, и до вечера проходили они муштровку, которая в том заключалась, чтобы по команде «Раз-два-три!» делать себе неприятности, а ближнему в шеренге – Добро; а командиры их – фелицейские, то бишь Блюстители Общего и Совершенного Счастья (в просторечии Боссы), – неукоснительно следили за тем, дабы все вместе и каждый в отдельности видом своим совершенную сатисфакцию выражали и общее благоденствие, что на практике оказалось безмерно тягостно. Дождавшись краткого перерыва в фелицейских учениях, друзья-конструкторы сбежали из строя и укрылись за изгородью, а затем, пригибаясь, словно под артобстрелом, в придорожных канавах, добрались до Трурлева дома и для верности запрятались на самый чердак. И в самую пору: патрули добирались уже и до дальних окрестностей, прочесывая сверху донизу все строения в поисках грустных, несчастных, обиженных, коих тут же, на месте, осчастливливали в срочном порядке. Трурль, скрючившись на чердаке и ругаясь на чем свет стоит, изыскивал пути ликвидации последствий эксперимента, принявшего столь неожиданный оборот; Клапауций же только посмеивался в кулак. Не выдумав ничего лучше, Трурль, хотя и с тяжелым сердцем, вызвал отряд демонтажников, причем надежности ради (и в строжайшем секрете от Клапауция) так их запрограммировал, чтобы они не могли прельститься лозунгами всеобщей доброжелательности и необычайно сердечной заботы. Сразились демонтажники с Боссами так, что искры посыпались. В защиту всеобщего счастья фелиция билась геройски; пришлось послать подкрепление с двойными тисками и фомками; стычка обернулась битвою, целой войной, столь велика была доблесть обеих сторон; а в дело пошли уже картечь и шрапнель. Выйдя на улицу, при свете молодой луны увидели конструкторы ужасное зрелище. В селении, затянутом клубами черного дыма, лишь там и сям умирающий фелицейский, которого в спешке не до конца разобрали на части, слабеющим голосом возглашал вечную и нерушимую верность идее Всеобщего Блага. Трурль, уже не пытаясь спасти свою репутацию, дал волю гневу своему и отчаянию, ибо не мог понять, где допустил он промашку, которая дружелюбцев в держиморд превратила.

– Слишком абстрактная программа Универсальной Доброжелательности, дорогой мой, различные может плоды принести, – разъяснил ему популярно Клапауций. – Тот, кому хорошо, желает, чтоб и другим немедленно стало бы хорошо, а упрямцев начинает к блаженству подталкивать ломом.

– Значит, Добро способно порождать Зло! О, сколь коварна Природа Вещей! – воскликнул Трурль. – Тогда я бросаю вызов самой Природе! Прощай, Клапауций! Ты видишь меня временно побежденным, но одно сраженье еще не решает исхода войны!

В одиночестве, угрюмый, ожесточенный, засел он снова за книги и за конспекты. Разум подсказывал, что перед следующим экспериментом неплохо бы оградить жилище крепостною стеною, а в бойницах поставить пушки; однако начать таковым манером претворение в жизнь идеала всеобщей доброжелательности было никак невозможно; поэтому решил он перейти к экспериментальной микроминиатюризированной социологии и строить отныне только модели в масштабе 1:100 000. А чтобы помнить все время, чего ему надо, повесил в лаборатории лозунги, выписанные каллиграфическим почерком: 1) Сладостная Добровольность; 2) Ласковое Внушение; 3) Дружеское Участие; 4) Сердечная Забота, – и принялся воплощать их в практическое бытие. Для начала смонтировал он под микроскопом тысячу электронародиков, наделив их миниатюрным умишком и чуть-чуть только большей любовью к Добру (ибо уже опасался альтруистического фанатизма). Сперва они довольно сонно кружили в выделенной им для жилья шкатулочке, которую это круженье, мерное и монотонное, уподобляло часовому механизму. Подкрутив винтик мыслятора, Трурль чуть-чуть добавил им разума; сразу зашевелились они живее, понаделали себе инструментиков из опилок и стали буравить стены и крышку ларца. Трурль увеличил потенциал Добра – и общество воспылало энтузиазмом; все носились взад и вперед, озираясь в поисках ближних, нуждавшихся в утешении, а больше всего оказался спрос на вдов и сирот, особенно если те родились от слепых отцов. Таким почтением их окружали и так славословили, что бедняжки, бывало, прятались за латунной крышкою ларца. И началась у них сущая цивилизационная кутерьма: нехватка убогих и сирых вызвала кризис, а восемнадцать поколений спустя, за неимением в сей юдоли, то бишь шкатуле, достаточного числа объектов, пригодных для особо интенсивного утешения, у микронародика сложился культ Абсолютной Сиротки, утешить и осчастливить которую до конца вообще невозможно; через эту метафизическую отдушину уходил в трансцендентность избыток добросердечия. Обратившись взором к потустороннему миру, микронародик обильно его заселил; среди боготворимых существ появилась Пресвятая Вдова, а затем и Небесный Владыка, также нуждавшийся в горячем сочувствии. В результате посюсторонняя жизнь пришла в запустение, а духовные корпорации поглотили большую часть светских. Не так представлял себе это Трурль; добавил он рационализма, скептицизма, трезвомыслия, и все пришло в норму.

Ненадолго, однако ж. Объявился некий Электровольтер, утверждавший, что никакой Абсолютной Сиротки нет, а есть только Космос, иначе Шестигранник, природными силами созданный; сиротисты-абсолютисты предали его анафеме, потом Трурль отлучился часа на два по делам, а когда вернулся, ларец скакал по всему ящику – это начались религиозные войны. Подзарядил он шкатулочку альтруизмом – заскворчало, словно на сковородке; снова добавил крупицу разума – приостыло, но затем кружение оживилось, и из всей этой заварухи стали формироваться каре, марширующие неприятно регулярным шагом. В ларце как раз протекло столетие; от сиротистов с электровольтерьянцами и следа не осталось, все рассуждали об одном лишь Всеобщем Благе, писали о нем трактаты, характера совершенно светского. Но потом разгорелся спор о происхождении микронародика: одни говорили, что он зародился из пыли, скопившейся за латунной петлей, другие искали первопричину во вторжении пришельцев из Космоса. Чтобы этот жгучий вопрос разрешить, начали строить Большое Сверло, намереваясь Космос, то бишь ларец, насквозь просверлить и выяснить, что снаружи находится. Поскольку же там могло обретаться неведомо что, стали заодно отливать и пушечки.

До того все это встревожило Трурля и опечалило, что он немедля ларец разобрал и сказал, чуть не плача: «Разум доводит до сухости чрезмерной, а Добро до безумия! Но почему же? Откуда такой инженерно-исторический Фатум?»

Решил он этот вопрос изучить специально. Выволок из чулана Блаженного, первый свой образец, и, когда тот начал постанывать, восхищенный кучею мусора, Трурль вставил в него маломощный усилитель разумности. Блаженный тут же постанывать перестал, а на вопрос, что ему такое не нравится, ответил: