Кибериада. Сказки роботов - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Лем cтр.№ 92

– Под Южным Крестом есть держава короля Троглодика, – ответил Клапауций. – Монарх сей любит пейзажи, оживляемые виселицами, объясняя, однако, таковое пристрастие тем, что негодяями, подобными его подданным, иначе править нельзя. По моему прибытию хотел он разделаться и со мной, да в пору смекнул, что от него только мокрое место останется, и испугался, ибо считал весьма натуральным, что, если он меня не осилит, – я его раздавлю. И чтобы переменить мое о нем мнение, спешно созвал свой ученый совет, который изложил мне этическую доктрину правления, изобретенную специально для подобных оказий. Чем хуже жизнь, тем сильнее хочется улучшений, поведали мне платные мудрецы; а значит, тот, кто правит так, что нельзя уже выдержать, всемерно приближает скорейшие изменения к лучшему. Заключение это пришлось королю по нраву, ведь вышло так, что он больше всех содействует грядущему триумфу добра, различными антистимулами подталкивая реформаторов к действию. Не правда ли, твоим счастливчикам следовало бы монумент тирану воздвигнуть, а ты должен чувствовать себя премного обязанным Троглодику и подобным ему?

– Отвратительная и циничная притча! – взорвался задетый за живое Трурль. – Я думал, ты присоединишься ко мне, а ты вместо этого брызжешь ядовитой слюной скептицизма и разъедаешь софизмами мои благородные помыслы. А ведь они обещают спасение в масштабе Вселенной!

– Так ты вознамерился стать спасителем Космоса? – сказал Клапауций. – Знаешь что, Трурль? Надо бы тебя заковать и засадить в погреб, чтобы дать время опомниться, да боюсь, это слишком затянется. А потому скажу лишь: не твори счастья слишком поспешно! Не осчастливливай бытия с наскоку! Ведь если ты и создашь неведомо где счастливцев (в чем я сомневаюсь), по-прежнему останутся те, другие, и разгорится такая зависть, такие пойдут раздоры и склоки, что ты, чего доброго, окажешься перед выбором не слишком приятным: либо твои счастливцы уступят завистникам, либо придется им этих докучных, настырных и дефективных перебить до единого – ради полной гармонии.

Трурль в бешенстве вскочил, но опомнился и разжал кулаки. Не очень-то было бы хорошо начать подобным манером Эру Абсолютного Счастья, которое он уже твердо решил сконструировать.

– Прощай! – заявил он холодно. – Жалкий агностик, Фома неверующий, невольник флуктуаций природного хода вещей! Не словами я отвечу тебе, но делом! По плодам трудов моих узнаешь, кто был прав!

Воротившись домой, Трурль оказался в затруднительном положении: из эпилога его прений с Клапауцием следовало, будто он уже разработал план действий, а это было не так. Говоря по совести, он и понятия не имел, с чего начинать. Поснимал он тогда с книжных полок кипу трудов, трактующих о бессчетных обществах и культурах, и стал поглощать их с достойной удивления скоростью. Но все же ум его слишком медленно наполнялся нужными сведениями; поэтому он спустился в подвал, притащил оттуда восемьсот кассет памяти – ртутной, свинцовой, ферромагнитной и крионической, подключил их мини-кабелями к своему естеству и за считанные секунды зарядил себя четырьмя триллионами битов самой качественной и самой подробной информации, какую только можно сыскать в средизвездном сумраке, на планетах и остывающих солнцах, населенных усердными летописцами. И столь велика была эта доза, что Трурля встряхнуло с головы до пят, глаза его полезли на лоб, челюсти и прочие члены свело, посинел он и завибрировал, словно молнией пораженный, а не трудами историческими и историософическими. Собрал он последние силы, пришел в себя, отер лоб, дрожащими коленями уперся в ножки стола и сказал:

– Вижу, что было и есть куда хуже, чем я полагал!!!

Какое-то время точил он карандаши, наливал чернила в чернильницы, чистую бумагу раскладывал стопками, но, видя, что приготовления эти ни к чему не ведут, в некотором уже раздражении решил:

– Нужно, ради порядка, ознакомиться и с трудами прадавних, архаических мудрецов, хотя я всегда откладывал это на будущее, полагая, что современный конструктор ничему не научится у старых хрычей. Но теперь так уж и быть – изучу я и этих полупещерных, старозаконных мыслянтов и тем уберегу себя от шпилек Клапауция, который, правда, тоже никогда не читал их (а кто вообще их читает?), но украдкой выписывает из древних трактатов по фразе, чтобы меня донимать цитатами и невежеством попрекать.

И в самом деле, взялся он за истлевшие, пожелтевшие фолианты, хотя страшно ему этого не хотелось.

Глубокой ночью, заваленный книгами, которые он то и дело в нетерпении сбрасывал со стола, так что они задевали его колени страницами, Трурль сказал себе:

– Как видно, пересмотреть придется не только конструкцию разумных существ, но и все, что насочиняли они под маркою философии. Дело известное: зародилась жизнь в океане, который у берегов заилился, как положено, и получилась жидкая взвесь, болтушка-гнилушка коллоидная. Солнце пригрело, взвесь загустела, ударила молния, болтушку аминокислотами заквасила, и вызрел из нее сыр, который со временем перебрался туда, где посуше. Выросли у него уши, чтобы слышать, где пробегает добыча, а также ноги и зубы, чтобы догнать ее и сожрать. А если не вырастали или оказывались коротковаты, съедали его самого. Выходит, разум создала эволюция; а что же в ней Глупость и Мудрость, Добро и Зло? Добро – если я кого-нибудь съем, Зло – если я буду съеден. То же и с Разумом: сожранный, несомненно, глупее сожравшего – ведь тот, кого нет, не может быть прав, того же, кто стал кормежкой, нет ни на столечко. Но тот, кто сожрал бы всех остальных, умер бы с голоду; так воспитывается умеренность. Всякий сыр со временем обызвествляется, такой уж это порченый материал, и в поисках лучшего тряские существа додумались до металла. Однако сами себя повторили в железе, ведь проще всего сдувать со шпаргалок, а к настоящему совершенству и не приблизились. Ба! Если б, обратным ходом вещей, сперва появилась бы известь, потом – деликатесы помягче, а под самый конец – мягчайшая эфемерность, философия вылупилась бы совершенно иная: как видно, она вытекает прямо из материала, другими словами, чем бестолковее складывалось разумное существо, тем отчаянней толкует оно себя навыворот. Обитая в воде, говорит, что блаженство на суше, живя на суше, находит рай в небесах, родившись с крыльями, мечтает о ластах, а если с ногами – подрисовывает себе гусиные крылья и восторгается: «Ангел!» Удивительно, что я этого до сих пор не заметил! Итак, назовем это правило Космическим Законом Трурля: в восполненье изъянов своей конструкции всякий разум Первосортный Абсолют для себя сочиняет. Надо бы это учесть на случай, если я возьмусь за исправление основ философии. Теперь, однако же, время строить. В основу мы заложим Добро, – но что такое Добро? Ясно, что нет его там, где нет никого. Водопад для скалы не злой и не добрый, землетрясенье для озера – тоже. Значит, надобно изготовить Кого-то. Но будет ли ему хорошо? И как узнать, хорошо кому-то или же плохо? Увидел бы я, к примеру, что у Клапауция неприятности, и что же? Я бы одной половиной души огорчился, а другой половиной обрадовался, не так ли? Слишком все это запутанно! Кому-то, может быть, хорошо по сравненью с соседом, но он ничего об этом не знает и не считает поэтому, что ему и впрямь хорошо. Так что же, конструировать существа, на глазах у которых мучаются другие, подобные им? Неужто их осчастливил бы этот контраст? Быть может, но очень уж это мерзко. А значит, без глушителя и трансформатора не обойтись. Не следует с маху браться за создание целых счастливых обществ: для начала соорудим индивидуум!