– Ну а теперь я поужинаю, – заявляет.
Те ей в ответ:
– Ошибаешься ты. Мы, сталеокие, не боимся никого и ничего – ни неурядиц семейных, ни суеверий диких, ни мыслей черных, ни ночей белых, ни материи с антиматерией, потому что у нас есть машина машин с зубчатой передачей, отлично налаженная и ухоженная, во всех отношениях безупречная. Проваливай поэтому, дорогая комета, чтобы не было тебе худо!
А она уж целое небо собой затмила – и давай жечь, печь, рычать, шипеть, так что даже месяц на небе стал кукожиться, и рога его начали обугливаться. Жалко стало сталеоким и обидно за спутник – пусть маленький, обветшавший и потрескавшийся, но свой. Но они не возмущались, а только поле помощней подобрали, завязали его узелками на кончиках рогов и замкнули контакты – не словом, а делом ответили. Гахнуло, охнуло, лопнуло, и небо моментально очистилось, а от кометы только кучка шлака и осталась – наша взяла! Тишина и покой опять.
Но спустя какое-то время опять что-то появляется, неведомо что, да такое страшное, прямо смотреть боязно, с какого боку ни глянь на него. Вот прилетело оно, разошлось, сошлось, уселось на верхотуре, такое тяжелое-претяжелое, сидит и с места не трогается. А уж мешает-то как, не сказать!
Те, что поближе оказались, и закричали ему:
– Эй, слушай, это ошибка! Мы, сталеокие, не боимся никого и ничего, не на планете мы живем, а в машине, и машина это не простая, а машина машин с зубчатой передачей – отлично налаженная и ухоженная, во всех отношениях безупречная. Так что проваливай отсюда, паскуда, не то не поздоровится!
Не подействовало.
Тогда, чтобы не переусердствовать из-за невесть чего, посылают сталеокие совсем небольшую машинку-страшинку, чтобы напугала пришелицу, шуганула, и все будет в порядке, мол.
Машина-страшина пошла, идет, программы одна ужасней другой у ней внутри урчат, подобралась – да как гаркнет, как взвизгнет! Даже сама немного перепугалась – а той хоть бы хны. Попробовала было еще раз, в другом тембре, да ничего не вышло у нее – без уверенности уже стращала.
Видят сталеокие, как-то иначе надо. Посовещались: «Возьмем большего калибра, с шестернями в масле, дифференциальную, универсальную, под завязку заряженную, чтобы пенделя задать такого, что улетит! – А заряда хватит? – Ядерный заряд ядреный, как пить дать улетит!»
Послали, значит, машину универсальную, двуствольно-дифференциальную, с глушителем, обратной связью, задней передачей и ручным управлением – внутри нее сидят машинист с машинисткой, а сверху на ней прикреплена еще одна машина-страшина на всякий случай. На масляных шестернях подъехала она бесшумно, ни мур-мур, замахнулась и повела обратный отсчет: четыре четвертых до удара, три четвертых, две, одна четвертая и зеро – смерть тебе! Да как бабахнет – аж грибы повырастали, самые настоящие, только светящиеся и радиоактивные. Масло расплескалось, шестеренки повылетали, выглянули машинист с машинисткой из люка, все ли кончено, да куда там – на том чуде-юде ни единой царапины!
Посовещались сталеокие и построили тогда машину, которая создала машинерию для постройки машинищи, перед мощью которой ближайшие звезды померкли бы. И в этой машинище еще другая, которая с шестеренками в масле, а у нее всередине машинка-страшинка, – не до шуток уже стало.
Сконцентрировалась машинища, да как замахнется! Загрохотало, загремело, разлетелось что-то, гриб такой вырос, что на суп из океана хватило бы, потемнело и только скрежет зубовный, неизвестно чей в темноте. Глядят сталеокие – ничего, совсем ничего, только все три машины рассыпаны лежат и не шевелятся.
Тут уж засучили они рукава, приговаривая: «Как это так, мы же машинеры и машинисты с машинистками, у нас машина машин есть, ухоженная вся, налаженная, во всех отношениях безотказная, – как же удается перед ней устоять какой-то чуде-юде, неведомой паскуде, для которой все, что об стенку горох?!
И вот ничем другим они уже не занимаются, только выращивают разрыв-траву. Якобы разрастется она, подкрадется тихой сапой, подкопом, к противнику, корешки запустит, снизу прорастет – да как рванет, тогда и беде конец! Так в точности и произошло, как они рассчитывали, да только желанного результата не принесло – осталось все по-прежнему.
Пришли в отчаяние сталеокие, недоумевая, что за напасть на них свалилась, какая и не снилась. Собираются они, обсуждают, мастерят всякие приманки да ловушки, арканы да капканы: может, попадется, поймается, провалится? Так и этак пробуют наугад, но работа кипит, а ничего не удается. Совсем пали они духом, не зная, как им спастись, и вдруг видят – кто-то летит.
Сидит, как на коне – но у коня нет колес; тогда, может, на велосипеде – но у велосипеда нет такого острого носа; значит, ракета – но у ракеты нет седла. Что летит неизвестно, зато известно, кто в седле: лихо восседает на нем и приветливо усмехается, уже близко, уже поравнялся – да это не абы кто, а сам Трурль выбрался на прогулку или в очередную экспедицию! Кто же не узнает даже издали знаменитого конструктора.
Подлетел он, спустился, ему и рассказывают что да как.
– Мы, сталеокие, есть у нас машина машин, ухоженная, отлаженная, во всех отношениях безупречная, мы по атомам ее собирали и сами построили, не боимся никого и ничего, ни неурядиц семейных, ни предрассудков устаревших, да вот прилетело нечто – село, сидит и ни с места.
– А напугать пробовали? – участливо спрашивает Трурль.
– Да пробовали, – и машинкой-страшинкой, и машиной-страшиной, и машинищей, у которой все шестеренки смазаны и атомы размером с дом, а как поедет на своих нейтрино, все вокруг мезоны разлетаются, все волны разгоняются, – да только никак это не помогло нам.
– Не помогли машины, говорите?
– Ни одна из них, уважаемый.
– Хм, любопытно. А что это такое, собственно?
– Этого-то мы и не знаем. Появилось, прилетело неизвестно что, но такое страшное, что жуть берет, с какой стороны ни взглянешь на него. Прилетело оно, уселось, тяжеленное, как невесть что, и сидит. Мешает так, что не сказать словами.
– Вообще-то, времени у меня немного, – сказал Трурль, – в лучшем случае, могу побыть у вас какое-то время консультантом. Согласны?
Сталеокие согласны, конечно же, и сразу спрашивают, что потребуется? Доставить фотоны, винты, кувалды, болты, стволы или сразу пушки и динамит? А пока с дороги, может, чаю подать? Машинистка мигом принесет.
– Чай можно принести, – отвечает Трурль, – это поможет в работе. Что касается остального – то нет, пожалуй. Заметьте: и машина-страшина, и машинища, и разрыв-трава оказались бесполезны в этом деле. Здесь нужен иной подход – старомодный и подзабытый, но безотказный. Во всяком случае, я не слыхал еще, чтобы выставление счетов не подействовало.
– Простите, что? – спрашивают сталеокие.
Но Трурль вместо ответа продолжает:
– Метод проще простого. Принесите-ка бумаги, чернил, штемпели и круглые печати, сургуча побольше и песочка, скрепок и кнопок, – и ложечку с блюдцем, потому что чай уже на столе, – и позовите почтальона. Да, а чем писать есть у вас?