– Альгамбрийцы, – говорю, – этого сами еще не поняли.
– Всё они прекрасно поняли! Эх ты, размазня! Обвели тебя вокруг пальца, а ты и рад: подтвердил торговое соглашение! Нас выручил!
– А что, не надо было выручать? – кротко спросила Илона.
Ной зашипел и выдал: мол, бабы в серьезных делах ничего не понимают, никогда не понимали и понимать не будут. Дарианка совсем блаженная, а сладкоголосой лишь бы петь да к чужим мужикам клеиться.
Зря он это сказал. Семирамида взвизгнула, как будто со всего маху наступила на зазубренный гвоздь, а затем закатила нам такой концерт, какого мы еще не слышали. У меня заболели не только уши, но даже и зубы. Что она сладкоголосая, с этим я не спорил, а только голос ее был сладок лишь тогда, когда она сама этого хотела, и, на мой вкус, было той сладости в ее песнях не больше, чем драгоценного металла в плохонькой руде.
Сейчас металла не было совсем – на нас тоннами валилась пустая порода. Ипат побагровел и рявкнул было, но не перекричал. Илона заткнула уши; я тоже. Ной же, по-моему, готовился выдать что-нибудь сокрушительное и донельзя обидное, чуть только Семирамида слегка выдохнется, а пока терпел и копил силы.
Примерно на второй минуте крика я начал понимать, в чем тут дело. Наверное, альгамбрийцы держали наш экипаж все-таки не совсем в тюрьме и не мешали всем четверым общаться сколько влезет. Тема-то для общения у них была лучше не надо: выяснять, что делать и кто виноват. Тут и за час атмосфера может накалиться так, что лучше не трогать, не то обожжешься, а уж за несколько дней – я себе представляю! Каждый был не просто на взводе, а шипел и дымился, как перед взрывом. Кроме разве что одной Илоны, но я думаю, что она тоже дымилась, только внутри. Просто лучше других владела собой.
Такие, между прочим, громче всех взрываются, когда подойдет их время.
Ну, я не стал ждать, когда оно подойдет, а просто отдал кораблю мысленный приказ. В то же мгновение из стен, потолка и даже пола ударили тугие струи воды. Семирамида тут же заткнула свой фонтан, потому что где же человеческому фонтану спорить с биомеханическим! В таком споре и захлебнуться недолго. Видел я на Зяби работу пожарных, так у них насосы куда слабее.
Всех нас сбило с ног. Я нарочно приказал «Топинамбуру» устроить холодный душ всем пятерым, чтобы на меня потом не злились, а когда – минуту спустя – все кончилось, сказал, что, должно быть, Ларсен что-то разладил в корабле, но это ничего, я исправлю. Затем дал кораблю приказ высушить всех, что он и сделал. А Ипату я незаметно подмигнул; понял он меня, нет ли – не знаю.
Семирамида обругала Ларсена, но и только. Особенно за то, что вода была холодная, так и голосовые связки застудить недолго. Кто о чем, а она о связках. В жизни не видывал такой женщины! А связки у нее такие, что их, по-моему, ничто не переборет.
Но главное – она заткнулась, и в корабле воцарились мир и благолепие, как говорят попы. Если миротворцы блаженны, как сказал какой-то из пророков, а Девятый подтвердил, значит, и мы с «Топинамбуром» получили свою долю благодати. От этой мысли мне сразу стало легко на душе, но, пожалуй, все-таки больше от того, что Семирамида заткнулась.
– Ладно, – сказал мне Ипат, вытряхнув из уха остатки воды. – Я… это… рад тебя видеть, Цезарь. Мы… это… все на тебя надеялись. Вот.
Хоть такую благодарность сумел выговорить, и на том спасибо.
Ной потребовал рассказывать, и я рассказал. Все наши похвалили меня, Илона чмокнула в щеку, и даже Ной лопухом не обозвал. Просто удивительно. А Ипат спросил:
– Как там мои кенгуролики? Здоровы? Ухоженны? Не скучают?
Только мне и дел было на Зяби, как заботиться о его скотине! Если честно, то я о ней даже не вспомнил.
– Нормально, – говорю. – Если бы что случилось, Сысой бы мне сказал. Значит, все здоровы.
– Так ты сам их не видел, что ли?
– Не-а.
– Ну вот и доверь таким важное дело! – огорчился Ипат. – Эх, ты!
Опять я виноват оказался. Подумал даже, не включить ли еще разок холодный душ специально для Ипата, но тут Ной сказал:
– Надо лететь к этим твоим… как их?..
– К тем, что вылечили «Блохастика»? – спросила Илона. – К светоносным?
– Ну да. К ним.
– Это еще на фига? – удивился я, но, кажется, удивился не очень натурально, потому что Ной только покривил губы: не притворяйся, мол, все равно в актеры не годишься.
– Если тебе помогли один раз, то помогут и другой, – пояснил он как бы для особо тупых.
– Это чем же?
– Может, подскажут, где вербовать. А может, и еще чего выпросим.
– И тебе не стыдно? – спросила Илона Ноя. – Просить, когда у нас и так есть все, что нужно? Я бы сгорела со стыда. Ипат, не слушай его!
Ипат и не думал его слушать. Он слушал только Илону и порой еще меня, когда я не перечил дарианке. А я подумал-подумал и решил не перечить. Нет, мне ужас как хотелось слетать поискать светоносного и его приятелей, но только не тогда, когда на борту Ной Заноза. Ну вот не было у меня никакой уверенности, что раз они помогли мне одному, то помогут и всем нам! Да и не стоит быть надоедливым – пинка дадут. Уж эту науку я на Зяби изучил во всех тонкостях.
– Вербовать надо, – подал я голос. – Дело надо делать. Нас зачем послали?
На том и порешили. Ной подергался немного, покривил рожу, но смолчал. Я вывел карту, Семирамида опять ткнула пальцем и попала чуть ли не в самое ядро Галактики. Мне туда вовсе не хотелось, но Ипат сказал: «Летим», – и мы полетели.
На этот раз перелет растянулся аж на одиннадцать стандартных суток, не считая задержки в пути. Задержались мы на планете Чвак – то есть не знаю, какое у нее название на жабьем языке, а только по-нашему выйдет Чвак. Эта планета числилась в базе данных «Топинамбура» как мир, еще не готовый к вступлению в имперскую пирамиду, но данные были старые, вот Илоне и захотелось поглядеть: а вдруг он уже готов?
Куда там! Такой планеты нам еще не попадалось: куда ни ступи, либо попадешь в лужу, либо, если тебе не повезло, вообще утонешь. Суши нет, но и большой воды тоже нет – так, бочажки да узкие протоки. Между ними не суша и не вода, а попросту болото. Ходить можно, но удовольствия никакого. «Топинамбур» поглотил сколько-то воды, надеясь осушить место приземления, да только она вновь отовсюду просочилась, тогда он надулся и стал втрое выше и шире, чтобы не засосало. Не для себя старался – ему-то что, – а для нашего удобства. Знал, умница, что нырять в болото, когда захочется войти в корабль, никому из нас не понравится.
В канавах на Зяби сколько угодно лягух и жаб, но таких здоровенных я отродясь не видывал. У нас самая большая жаба не достанет ростом и до колена, самое большее спугнет бродячего слона, когда попытается цапнуть его за хобот, а тут самые крупные размером с кенгуролика, ей-ей, не вру. Когда такая жаба разинет пасть, то сначала хочется убедиться, что ты способен бегать быстрее, чем она скакать, а потом уже вступать в разговор.