Узют-каны - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Стрельцов cтр.№ 9

– И С ТОБОЙ БУДЕТ ТАК, ЕСЛИ НЕ УБЕРЁШЬСЯ ОТСЮДА!

Даже взбалмошные утренние птицы затихли, одаривая тишиной и тревогой. Это было странным, как во сне видеть себя со стороны: свинцовое небо, притихшая тайга, плавная лента реки, высушенная засухой трасса, мёртвая лисица; девушка, судорожно сжимающая в руках каску и ружьё; красный мотоцикл, недоуменно наблюдающий за ней единственным глазом – фарой. И в гулкости тишины, куда не врывалось даже слабое перемещение воздуха, послышались едва различимые шаркающие звуки, как будто десятки крупных тараканов, что водились в Марусином сарайчике, вздумали потанцевать ни папиросной бумаге.

Девушка никак не могла уловить источник шуршания, а потом заметила как задняя лапа лисы неуверенно, но чаще и чаще, пытается скрести землю, словно животное с опозданием вспомнило о возможности побега. Маруся зачарованно смотрела на подрагивание коготков и кончика хвоста, ей вдруг ясно представилось, как лиса поднимает залитую кровью изуродованную морду, разжимает сведённые судорогой клыки и впивается в лодыжку. Палец сам нажал курок, выстрел из второго ствола положил конец шершавым звукам.

«Это ненормальная лиса, – подумала она, – какая-то бешеная лиса!» От таких мыслей всё внутри содрогнулось, спазмы подступили к горлу, девушка еле доплелась до мотоцикла и её вывернуло у придорожного куста.

Вновь защебетали птицы, где-то пропищал рябчик, им не было дела до мёртвой лисы и страданий Маруси. Выплюнув горькую слюну в лужицу того, что недавно было ранним завтраком, девушка надела каску и завела мотоцикл. Тот осторожно затарахтел, виляя объехал падаль и понёс свою хозяйку дальше по трассе. «Пожар, – догадалась Маруся, – из-за пожара зверь ломанулся к людям. Так было всегда: распри забыты, слабые тянутся к сильным в поисках защиты. Возможно, это и впрямь была больная лиса, она оглохла и ослепла…» Но тут же передёрнуло от воспоминаний о внимательном, изучающем взгляде на ехидной морде. Захотелось вернуться. Маруся оглянулась.

Лиса сидела на дороге и, оскалившись, смотрела ей вслед уцелевшим глазом.

Девушка нерешительно моргнула и потрясла головой – лисы не было. Она не сидела, не лежала – её просто не было. Или с достаточного расстояния, на которое Маруся уже отъехала, её не стало видно? Надо было следить за дорогой. Мчаться под шестьдесят кэмэ вперёд затылком – самый верный способ самоубийства, Маруся отвернулась и попыталась забыть происшествие. Но, так или иначе, настроение окончательно испортилось.

Пасмурным прохладным утром, когда Маруся удалялась прочь от убитой лисы, Пётр Степанович Смирнов, обитатель барака № 3 зоны общего режима, рецидивист по кличке Пахан, всматривался в тайгу с грязного дворика, обнесённого колючей проволокой, с будоражащим волнением ощущая внезапное напряжение во всём теле. Седьмой на его биографии «звонок» оттрындел четыре года назад. Впереди маячили ещё четыре – угораздило же того старикашку-сторожа проснуться в три часа ночи и прогуляться по магазину, чтобы узнать – откуда доносятся непонятные шорохи и сдобный мат. Четыре года старый пердун гниёт в могиле, земля ему пухом, а Пахан на лесоповале, тоже… гниёт. Пару лет назад он обнаружил в паху огромную коросту, связал её появление с бесконечными гнойниками на лице, животе и пришёл к определенному выводу, который стал причиной смерти двух симпатичных «сестрёнок». Один был случайно придавлен бревном. А другого так же случайно обнаружили болтающимся в петле. А то, что он влез туда с заточкой у брюха, необязательно было же говорить, правда?

Четыре года в изоляторе среди умирающих – перспектива почему-то не радовала и, может быть, поэтому пасмурным утром Пахан пребывал в воодушевленном настроении и даже толчок в спину не убавил энтузиазма.

Обитатель третьего барака не мог знать, что в пятнадцати километрах от его настоящего местопребывания бушует таёжный пожар, но это не имело значения. Их перевозили! Ежедневно, небольшими партиями. Вчера – шестой барак, позавчера – второй, сегодня настала их очередь. Куда – неважно. Дорога отсюда куданибудь – практически свобода. Вряд ли она будет короткой. А это значит, что кому-нибудь из охраны захочется освободить кишечник или вздремнуть. И может быть, оставшиеся из отпущенный ему Богом дней представится случай провести… не в изоляторе.

Заключённых партиями по трое провожали через распахнутые створки ворот из дворика, обнесённого высокой стеной сетки с колючкой наверху, к автофургону, у дверей которого стояли двое славных молодцов с автоматами на взводе. Конвой передавал им партию и удалялся за следующей. Те, кто стоял во дворе и ожидал своей очереди, безумными, счастливыми глазами наблюдали за церемонией. Особенно волновал их эпизод выхода за забор, автофургон же совсем не нравился. Но внешне ребята казались спокойными, делали равнодушные и отсутствующие лица, показывая, что им глубоко начхать, куда и почему их везут. В принципе, некоторым самым тёртым на самом деле было всё равно, опыт учил: если ты зэка, то не перестанешь им быть после небольшой тряски в автофургоне с решёткой внутри, отделяющей как от молодцов с автоматами, так и от выхода. Некоторые с удивлением разглядывали пустые «вышки» и тайком ощупывали потайные карманы – на месте ли табачок, но выскользнуло ли «железо»?

Единственными, кто не испытывал восторга от эвакуации, были легаши. В такое зябкое утро не доставляло радости болтаться на свежем воздухе. Те же, кому был обещан выходной, совершенно сходили с ума от ярости, беспричинно дёргались, раздавая зуботычины направо и налево и поминутно вспоминая маму. Иногда казалось, что именно эта мать-героиня произвела на свет практически всех зэка совместно с начальством зоны.

Чувствуя на себе пристальные и завистливые взгляды, Пахан нарочито артистично прошагал мимо «колючки» вслед за Кривым и Сычом и оказался в «предбаннике», почти на свободе, которая длилась двадцать четыре шага до фургона. Конвой торопливо развернулся и, чертыхаясь, распинывая грязь, пошлёпал за следующей троицей. Одна дверца фургона была распахнута, оттуда гремел одобряющий призыв:

– Сыч! Вали сюда, поехали за девочками!

– Улюлю, Кривой, смотри дверь не перепутай!

– Притырьтесь! – сплюнув сквозь зубы, оскалился Сыч, внутрь ему определённо не хотелось.

Легаш в фургоне был другого мнения:

– Молчать! А ты давай сюда, живо!

Второй – у распахнутой дверцы – толкнул Сыча прикладом меж лопаток:

– Шевелись, сучара! А вам – стоять!

Сыч нехотя и неуклюже вскарабкался в фургон в руки первого, тот толкнул его к решётке:

– Лицом к стене! – и загремел ключами.

– Товарищ-ч начальник, отлить надоть, – ухмыльнулся заискивающе Кривой.

– Приспичило, твою мать! – взвизгнул второй, вспомнив, что сегодня должен был ехать к тёще на картошку, распить с тестем баночку бражки, жена-стерва запилит…