Галлы - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Луи Брюно cтр.№ 42

На единственном дошедшем до нас описании свадьбы заметно сильное мифологическое влияние. Оно принадлежит Трогу Помпею — галлу по происхождению. В нем по-своему отражено дипломатическое назначение брака, возложенное на него с древнейших времен. Когда фокейцы высаживаются на побережье, где будет основана Массалия, местные жители — сегобриги — готовятся к свадьбе Гиптис, дочери царя Нанния. По обычаю этого народа девушка сама выбирает себе супруга во время пира. На пир приглашают греков. Гиптис направляется к ним и протягивает одному из них, Протису, чашу с водой — жест, означающий, что он — ее избранник.

Когда в IV веке до н.э. происходит внезапное вторжение кельтов в греческое сознание, то их образ непосредственно связывается с их своеобразным отношением к смерти. Аристотель пишет: «Кельты не боятся ни подземных толчков, ни бурь». Другой источник, воспроизведенный поздним автором — Элианом, уточняет: «Многие совершенно уверены, что их затопит море. Среди них даже есть те, кто с оружием в руках бросаются в катящиеся валы, размахивая обнаженными мечами и пиками, как если бы они могли напугать воду или ранить ее». С тех пор эта карикатура будет всюду лепиться к кельтам и галлам — бесстрашным людям, не боящимся смерти, способным идти на штурм, бросая свои обнаженные тела на вражеские пики.

С эпохи Аристотеля философы и историки хорошо поняли, что такую исключительную отвагу возможно объяснить только совершенно ясными религиозными и эсхатологическими воззрениями. Благодаря исследованиям Посидония Апамейского эти воззрения стали, наконец, известны. Цезарь приводит их краткое и суховатое изложение: «Друиды, прежде всего, убеждают, будто души не исчезают бесследно, но после смерти они покидают одни тела, чтобы вселиться потом в другие. Они думают, что такое верование пробуждает крайнюю смелость, поскольку заставляет презирать смерть». Диодор несколько более точен: «Они дерутся на дуэлях без всякого страха расстаться с жизнью. В самом деле, учение Пифагора для них имеет исключительную силу. Согласно ему души людей бессмертны, и по истечении некоторого количества лет каждая душа возрождается к жизни, вселяясь в другое тело». Но наибольшую ясность вносит поэтическое высказывание Лукана: «Согласно вашим хозяевам [он обращается к друидам], ...один и тот же дух оживляет наши тела в другом мире: смерть есть середина долгой жизни... Они счастливы — эти народы под взорами Медведицы. Они счастливы в своих заблуждениях. Они — кого не пронизывает никакой страх, даже самый сильный из возможных — страх смерти. Потому они совершенно естественно бросающиеся на ощетинившиеся копья; отсюда — души, способные заглянуть в лицо смерти». Однако и от Лукана ускользнула квинтэссенция этих верований. Как мы увидим ниже, ее нам передает другой поэт, Силий Италик. Он утверждает, что смерть в бою позволяет воину непосредственно достичь небесного рая, предназначенного богам и героям. Иначе говоря, он также изымает себя из цикла перевоплощений. Отсюда легче понять то невероятное неистовство, охватывающее его во время боя.

Такие верования — продуманные и адаптированные к каждому типу личности и образу жизни — находятся в полном противоречии с почти абсолютным отсутствием всякого умозрения о потустороннем у римлян. Они, разумеется, в немалой степени определяют концепцию галлов касательно смерти и их представления о том, как проводить похороны и обустраивать могилу. Смерть — это, естественно, важное событие, однако не столько по сравнению с только что истекшей жизнью, сколько по сравнению с открывающимся будущим и общением, которое будет доступно умершему со своими предками и, может быть, с некоторыми божествами. Так, Диодор сообщает, что часто (во времена Посидония) «они бросают в огонь погребального костра письма, адресованные уже умершим родственникам, как если бы те могли их прочесть». В этом галльские похороны больше похожи на похороны, принятые в алтайском ^[24] мире, чем в греко-римском.

О похоронах, если понимать под этим совокупность ритуалов, проводимых в течение нескольких дней или недель с момента смерти до закрытия захоронения, известно мало, характер похорон зависит от личности усопшего и от того, как он ушел из жизни. Античными историками описаны два случая. Самый известный — это тот, о котором сообщает Цезарь в своем общем описании галльских нравов: «Если высокорожденный отец семейства скоропостижно умирает, то его родственники собираются, и, если его смерть дает повод подозрениям, то женам учиняется допрос с пристрастием, как если бы они допрашивали рабов. Если подозрения подтверждаются, то их казнят огнем и другими самыми лютыми казнями». Подобный подход, который вызывает у нас удивление и должен был иметь место в исключительных случаях, указывает, что смерть всегда являлась предметом пристального изучения. Галлы задавали всегда вопрос: естественна она или, может быть, стала результатом преступления? Или, если речь идет о воине, то погиб ли он в бою, с оружием в руках, или спасаясь бегством? Такие вопросы отнюдь не являются праздными, так как ответы на них напрямую предопределяют характер похоронных обрядов, позволяющих душе усопшего достичь только ей предназначенной обители. Второй тип описанных похорон относится к погибшим воинам на поле чести. Их тела не следует ни погребать, ни сжигать — это было бы кощунством. Наоборот, их трупы надо оставить на поле битвы, чтобы грифы и другие падальщики насытились ими и тем самым позволили бы душам воинов достичь небесных обителей.

Но огонь и стервятники — это всего лишь два способа среди прочих обойтись с телом человека после смерти. В V и IV веках до н.э. самым распространенным способом является погребение в земле. Кремация появляется в III веке, и она заменяет такое погребение почти полностью. Но только здесь мы сталкиваемся с пышными похоронными обрядами для богатых. Бесчисленные раскопки галльских захоронений показывают, что существует значительная разница между количеством захороненных останков и числом жилищ, а также с демографическими данными, содержащимися в труде Цезаря.

Очевидно, лишь ничтожная часть населения имела право на достойную могилу. Множество трупов просто оставлены, в лучшем случае — зарыты во рвах и в неиспользуемых силосных башнях.

Захорошние. IIвек до н.э. Вевей, Швейцария

Для тех, кому уровень личного благосостояния это позволяет, «похороны пышные и дорогостоящие; все, что, как полагают, было дорого покойному при жизни, даже одушевленные существа, бросается в огонь погребального костра. Когда-то даже рабы и клиенты, о которых было хорошо известно, что они дороги хозяину, сжигались вместе». Этот известный отрывок из Цезаря крайне интригует археологов, которые редко находят пышные захоронения, в которых, кроме хозяина, нет других покойников.

Заключение этих исследователей, которым не откажешь в объективности, таково, что Цезарь, того не ведая, получил странные сведения. Но такое объяснение трудно принять, поскольку источник у Цезаря — не кто иной, как Посидоний, чья добросовестность прекрасно известна и множество сведений которого подтверждается самыми недавними археологическими раскопками. Более внимательное прочтение текста предлагает ряд других разрешений этих видимых противоречий. Прежде всего, говорится, что данный обычай соблюдался «еще до того времени, о котором сохранилась хоть какая-то память», то есть примерно за два века до того, как Посидоний это написал, — где-то в IV—III веках до н.э. С другой стороны, в тексте постоянно указывается, что добро покойного бросается «в огонь», что не означает непременно «в погребальный костер» и еще менее — «в захоронение». Наконец, касательно сжигаемых рабов и клиентов точно указывается, что они сжигаются, когда похороны закончены и, значит, захоронение уже закрыто. Значит, не стоит ожидать обнаружить в могиле следы этого добра или этих существ. То, что там чаще всего находят — это горстка человеческого пепла и совершенно специфические предметы, которые невозможно сжечь: керамика, ножи, кухонная утварь, связанная с поминальным угощением.