Мика игнорирует. В шесть лет она тоже умеет играть во взрослые игры.
– Я сильно зажмурилась и сжала кулаки, – говорит Мика. – Вот так.
Девочка прижимает руки к груди. Задирает лицо и зажмуривается – так сильно, словно от этого зависит ее жизнь. Нэнни не выдерживает:
– Скажешь ты мне или нет?! Всю душу вытянет! Что за наказание, прости господи!
Но Мику не так просто смутить:
– Я очень хотела, чтобы Бог меня услышал. – Мика на мгновение открывает левый глаз и начинает быстро говорить: – Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожа…
Это смешно. Нэнни прерывает, с сарказмом:
– И что, двести раз так?
Мика открывает глаза. Торжественно смотрит на Нэнни.
– Двести тысяч миллионов! Я просила Его послать мне ангела, – сообщает она.
Молчание. Где-то вдалеке гудит сквозняк в туннеле, завывает, словно потерявшийся во тьме путник.
Нэнни говорит устало:
– Ну зачем ты это делаешь? Я же тебе говорила, что у Бога нет помощи для людей… больше нет. – Она мелко, привычно крестится. – Единственного сына он и так нам отдал.
Мика не слушает. Она почти шепчет:
– Мне никто не ответил. Совсем никто. А потом я легла спать.
Глаза Мики широко раскрываются, словно она увидела что-то потрясающее.
Нэнни поднимает взгляд, но видит только темный потолок туннеля, заросший грязью, с потеками сырости. Где-то вдалеке гудит ветер.
– Что там? – спрашивает Нэнни.
– Небеса. Я их сразу узнала.
Нэнни, помедлив, с подозрением:
– Узнала?
Мика кротко улыбается:
– Все, как ты говорила, няня. Сначала я увидела облака… затем ворота…
– Ворота? – Нэнни против воли очарована. – Там были ворота?
– Да.
Нэнни вздыхает.
– Как я люблю ворота, – говорит она мечтательно. – Боже мой, боже мой. Они мне даже снятся иногда. Конечно, я никогда их не видела, только на картинке… Там были… знаешь, такие завитки наверху? Словно листья из бронзы? Были?
Мика кивает.
– А надпись?
– Да, конечно!
– Я знала. Знала! – Нэнни наполняется тихой радостью.
Мика продолжает:
– Надпись золотая. И там написано… большими буквами и очень красиво…
Нэнни невольно подается вперед. Глаза ее тлеют надеждой.
Напротив, в глазах девочки – скачут едва заметные насмешливые искорки.
– «Привет, Нэнни, – говорит Мика. – Это Рай».
Молчание. Где-то вдалеке капает вода и миллиарды спор плесени готовятся захватить умирающий мир. Нэнни внимательно смотрит на Мику, хмурится. Наконец говорит:
– Мика, ты меня разыгрываешь, да?
Мика хихикает. Теперь это снова чуть растерянная девочка шести лет. Маленькая и смешная.
– Может быть, совсем чуть-чуть, Нэнни.
– Скучаешь по маме?
Мика замирает. Затем улыбается – странной, словно обращенной внутрь себя улыбкой. Женщина, которую девочка зовет Нэнни, вздрагивает.
* * *
В глубине комнаты старый, растрескавшийся от сырости стол. Желтый некогда шпон выцвел и отслоился. На столе звонит древний серый телефон. Долго и тоскливо, как в старом гангстерском фильме.
Наконец Мика подходит. Секунду медлит и снимает трубку. На пластмассе остаются пятна от стертой пальцами пыли. Мика прикладывает трубку к уху, на ее лице – мучительная смесь надежды и страха.
– Алло? – говорит Мика в дырчатую мембрану. И слушает.
В трубке – тишина.
Мика неуверенно повторяет:
– Алло! Меня кто-нибудь слышит?
«Ышит… ышит… ышит», – отзывается далекое эхо.
И вдруг звучат гудки. Резкие, тревожные звуки, словно удары сердца. Кажется, они идут не из трубки, а отовсюду. Словно вся комната гудит, как телефонная мембрана.
Внезапно сквозь гудки прорезается голос. Мощный, глубокий, но словно потусторонний. Он тоже идет со всех сторон. Из стен, потолка, из старого стола и бетонного пола. Из трубки. Голос звучит механически и монотонно, словно запись древнего автоответчика:
– У меня больше нет для вас ангелов.
Мика оглядывается.
– Но…
Голос повторяет монотонно, словно автомат:
– Все мои ангелы заняты.
* * *
Мика поднимает голову и видит.
Красное безжизненное небо, как бывает на закате. Огромное поле разорванных, почерневших облаков, обугленные развалины райских врат. Бронзовые завитки оплавились, золотые буквы осыпались. В обрывках облаков застыли почерневшие трупы ангелов. Их крылья обгорели. Их лица искажены судорогами. Они мертвы.
Черные сгоревшие перья медленно кружатся в воздухе и падают вниз, сквозь облака.
Это жутко и очень красиво.
* * *
– Видишь? – говорит голос устало, совсем по-человечески. – Мне некого послать тебе на помощь, Мика. Все мои дети… вот что с ними стало. У меня больше нет для вас ангелов.
Мика говорит:
– Как печально.
Голос снова повторяет с интонациями автомата:
– Все мои ангелы заняты.
– Но мне очень нужна помощь! – говорит Мика. – Очень нужна!
Голос молчит. Гудки идут, но словно издалека, глухие и едва слышные.
– Пожалуйста, – говорит Мика безнадежно.
Голос молчит. Гудки идут.
Мика начинает кричать. Это боль и стон отчаяния:
– Хотя бы кого-нибудь! Пожалуйста!
Она останавливается, затем повторяет очень тихо:
– Пожалуйста.
Пауза. Тишина. Наконец раздается далекий гром… затихает.
Голос устало:
– Ладно, есть один…
Мика вскидывает голову:
– Правда?! Спасибо, спасибо!
Голос вздыхает.
– Но он тебе не понравится.
Тишина. В черных обугленных облаках на мгновение беззвучно вспыхивает и гаснет молния.
2. Неправильный ангел
Когда Седой вошел, эти двое уже стояли напротив. Высокий, бритоголовый, голый по пояс – Уберфюрер. Он же Убер. Напротив – бородатый здоровый мужик в черной куртке. Мужик ухмыльнулся. «Это он зря», – подумал Седой.
– Меня часто спрашивают, почему я стал фашистом, – сказал Убер медленно. – И я отвечаю…
– Чего? – сказал человек.