Не в силах больше сидеть в одиночку в пустой квартире, оделся и пошел к дому любовницы пешком. И замер, не дойдя до подъезда, у которого собралась галдящая толпа, а неподалеку чернел остов обгоревшего автомобиля. В противоположную сторону удалялась сгорбленная фигурка Наташи, до Кафлана донеслись обрывки фраз: «Всю окровавленную из горящей машины вытащили, бедняжку. А ведь еще и беременная была…», и он не стал Наташку догонять.
Он понял, что в милицию идти лучше самому, не дожидаясь, пока вызовут. И оказался прав. Первое, о чем рассказали опергруппе соседи, было примерно следующее. «На этой машине к девушке раньше кавказец приезжал, а потом она стала садиться за руль сама». Три месяца назад Кафлан оформлял в ГАИ документы на продажу машины Лане.
В милиции ему пришлось объяснять, в каких отношениях они состоят и убеждать, что не имел намерения убить или причинить физический вред женщине, которую любил и которая вскоре должна была родить ему долгожданного сына. Нет, его жена тоже не могла организовать покушение из ревности. Сейчас она с дочерьми находится у родственников в Дагестане и не знает о существовании у мужа второй семьи.
Вот это кавказец уже врал. Медина рассказала ему о своем визите к Лане. Вернее, даже не рассказала. Просто молча подошла к письменному столу, за которым он сидел после ужина, и положила перед ним кассету. Он вставил ее в диктофон…
«МЕДИНА. Ну что вы так сразу набросились на меня? Я пришла всего лишь спокойно поговорить.
ЛАНА. Не о чем нам разговаривать! У нас общие интересы, но я не намерена ни в чем уступать! Кафлан все равно уйдет от тебя, ясно? Он каждый здесь бывает и сначала трахает меня, потому что любит, а потом уже едет домой и трахает тебя. По необходимости, из жалости, вот!..
МЕДИНА. Ну, зачем вы так грубо? Поймите и меня, я четырнадцать лет прожила со своим мужем, этого человека я с детства люблю, у нас дочки растут…
ЛАНА. А мне наплевать на твоих щенков, пусть хоть сдохнут. Мне, как и каждой матери, свой ребенок дороже, и Кафлан будет любить его больше, чем твоих!
МЕДИНА. Что вы такое говорите, вы же женщина… Я готова оказать вам любую помощь в воспитании ребенка и отдать вам все свои сбережения, драгоценности, только, пожалуйста, не уводите моего мужа из семьи…
ЛАНА. Да, я женщина! А ты дура набитая, раз явилась сюда. Подожди, Кафлан тебе за это еще ус троит. Не нужны мне твои жалкие подачки и пошла вон отсюда!.. Вон!»
Запись заканчивалась смачным плевком.
Кафлан долго просидел за столом, уставившись в одну точку. Он и не знал, что его любимая женщина умеет пронзительно орать визгливым голосом, как базарная торговка. Конечно, Медина находилась в привилегированном положении. Она была женой, пришедшей отстаивать свои законные права, а Лана — лишь любовницей, которая пыталась эти права узурпировать. Медина знала, что разговор пишется на пленку, а соперница — нет. Но это ее не оправдывало. Никто не давал Лане права плевать в лицо матери его детей. И не могла его женщина, сама будущая мать, желать «сдохнуть» его маленьким дочкам.
В тот вечер кавказец позвонил Лане и, коротко сообщив, что срочно уезжает в командировку, повесил трубку. А назавтра отправил Медину с девочками погостить к ее родителям в Дагестан. (Как умоляюще и в то же время смиренно смотрела бедняжка на мужа на вокзале, считая, что он отправляет ее насовсем и больше не примет обратно!) Но Кафлану надо было спокойно все обдумать. Прежде всего определиться в главном: сможет ли он после всего услышанного начать с Ланой новую жизнь? Хочет ли он этого так же сильно, как и прежде?
К чувству брезгливости, вызванному безобразным поведением любовницы, примешивалась неожиданная гордость за свою маленькую мудрую жену, которая так рьяно за него боролась. Раньше изменник сожалел только о детях, которых придется покинуть, и не позволял себе замечать того, что Медина, несмотря на предательство, молчаливо и преданно, по-настоящему любит его…
Да, в тот вечер табасаранец разочаровался в девушке своей мечты. Но убить?! Такое могли придумать только обезумевшие от горя Рината и Наташа, и верить этой чепухе сегодня могли лишь такие же глупые и упрямые Евины дочки, какими были их матери пятнадцать лет назад.
— Но кто же тогда, кто?! — воскликнула Светка, потерявшая терпение в ходе неторопливого и обстоятельного рассказа Кафлана.
Она выложила на край тарелки кашицу из банана, кусочек которого долго разминала пальцами, словно пластилин, и принялась оттирать ладошку бумажной салфеткой.
— Я и сейчас не знаю кто. Знал бы — убил бы давно.
…Вечером той самой страшной субботы, не в силах больше справляться в одиночку с болью потери Ланы и нерожденного сына, а также со страхом быть разоблаченным в организации ограбления ювелирного магазина, он взял бутылку коньяка и пошел к Артему. Вместе они долго судили-рядили, что могло произойти. Охмелевший не столько от спиртного, сколько от нахлынувшей смертельной тоски, Кафлан спросил в упор:
— Слушай, Остров! Ты мне больше чем друг — ты брат. Мы столько всего прошли вместе в этой жизни. Поклянись, что не ты убил мою женщину!
— Видишь ли, я со снисхождением смотрел на твои мужские шалости, хотя и не был в восторге от того, что ты собирался бросить мою сестру и племянниц. Все-таки надеялся, что со временем ты одумаешься и вернешься в семью. Да, Медина прибегала ко мне после беседы с твоей красавицей в слезах, и я искренне жалею сестру, она у меня одна… Но я не убийца, брат!
— Поклянись!
— Клянусь жизнью своего единственного сына, что не я нанимал людей, которые подложили гранату под твою машину, — сказал Артем.
Но несмотря на святую для горца клятву, что-то не понравилось Кафлану в глазах шурина.
— А Медина… не могла?
— Побойся Аллаха! Голова твоя уже седая, а разум, видать, весь ушел между ног. Ты хоть знаешь о том, что Медина снова беременна?
— Нет, не знал.
— Ну конечно, зачем тебе…
— Ладно, прости, брат.
Вести самостоятельное расследование ограбления по горячим следам было слишком опасно. Но люди Кафлана постоянно присутствовали на судебных заседаниях и докладывали о ходе процесса. Организатор ограбления все ждал тогда, что Рината назовет его имя, и был внутренне готов к худшему. Но девчонка его не выдала даже тогда, когда стало очевидно, что срок она получит на полную катушку. Боялась мести? Спасала Наташку и дочь? Наверное. Но Кафлан был благодарен обвиняемой за это мужественное молчание, несмотря на то, что продиктовано оно было исключительно страхом.
Снежина все твердила свое «человек в маске», «человек в маске», и почему-то Кафлан в конце концов поверил ей. Некто неизвестный на месте преступления все же возник. Но к поискам злоумышленника целенаправленно стоматолог приступил уже после осуждения Ринаты, когда дело было сдано в архив и стало постепенно забываться.
Кафлан несколько раз обходил вокруг дома, в котором располагался ювелирный, пока, наконец, не понял, что если кто-то и мог видеть незнакомца, то это жильцы соседнего дома, причем только те, чьи окна располагались с торца. Кавказец послал доверенного человека, который под видом работника уголовного розыска обошел все пять квартир. И свидетель нашелся.