— Как ты можешь жить с проституткой? — в отчаянии увещевала она Инвара. — А если она родит ребенка? Тогда и вовсе не отвяжешься. Эта рыжая никому до тебя не была нужна. Ну почему именно мой сын должен жениться на шлюшке, которой все только пользовались! Подумай хотя бы о чистоте нашей крови, которую ты хочешь замутить, связавшись с девицей непонятного происхождения! Ты же носишь благородную фамилию.
Но сын ответил всего лишь:
— На свою фамилию посмотри.
Марии было нечего возразить, кроме того, что ее нынешняя фамилия уже не имеет никакого значения: выйдя замуж, она стала Кишкиной. И муж ее убеждал:
— Не лезь, Мария, к молодым, не лезь! Только врагом парню станешь.
А Инвар с Эльмирой вскоре подали заявление в ЗАГС. Некоторое время Мария еще лелеяла надежду на то, что этот скоропалительный брак распадется: невестка долгое время не могла забеременеть, а сын очень хотел ребенка. Но на четвертом году брака Эльмира родила дочь. Пытаясь угодить матери и примирить ее с невесткой, Инвар велел жене назвать девочку Ренатой. Он знал, что это имя всегда нравилось матери. Но Эльмира, отправившаяся в ЗАГС оформлять документы, записала дочь как Ринату и говорила потом, что это в честь ее брата, которого звали Ринат. Так благодаря замене буквы «е» на «и» новорожденная получила европейско-татарское имя, странно звучащее даже в этом северном городе, который в общем-то привык к самым разнообразным фамилиям, именам и кличкам.
Когда родился Павлик, Мария поняла, что ее сыну уже не выпутаться из «татарских сетей». Она почти смирилась с таким положением и только сильно переживала из-за того, что «молодые» пьют. Мать почти не приезжала в гости к сыну, а он, ненавидя отчима, тоже к ним не наведывался. Когда Инвар стал убийцей, в пьяной драке лишив жизни двух собутыльников, муж запретил Марии и вовсе упоминать его имя в их доме.
Несколько раз бабушка тайком выбиралась к внукам. Но однажды подвыпившая Эльмира спустила ее с лестницы, молотя свекровь веником и крича, что «старая фашистка» сама виновата в том, что произошло с Инваром, и теперь никто не нуждается в ее подачках. Купленные на заначенные от мужа деньги конфеты летели вниз по лестнице, сверкая разноцветными фантиками.
Кишкин заставлял Марию экономить на каждой мелочи. Он жил мечтой скопить капитал, перебраться к своей матери в Геленджик и построить на ее участке дом.
— Будем с тобой на старости лет жить, как пушкинские старик и старуха, у самого синего, в смысле, Черного, моря. Пить виноградное вино и сдавать комнаты отдыхающим. Чем моя жена — не владычица морская?
Но Марию такая перспектива не прельщала. Ее влекло не южное море, а северное. Она с удовольствием слетала бы в Ригу и прошлась по родным улочкам, с которых сталинский режим выкинул ее семью, лишив родины и положения в обществе. Но Кишкин ни разу не позволил ей навестить город юности, считая такое «роскошество» непозволительной тратой.
Марии очень хотелось, чтобы внучка знала латышский язык, и при каждой редкой встрече она старалась выучить девочку хотя бы нескольким словам. Рината легко запоминала диковинные фразы, но к следующему бабушкиному визиту напрочь забывала их, и четко знала только первый куплет детской латышской песенки, которую любила напевать, вызывая удивление окружающих.
Пока Рината жила в детском доме, бабушка изредка навещала ее. О том, чтобы забрать в однокомнатную квартиру мужа «дочь алкоголички и убийцы», не могло быть и речи. Кишкин сказал: «Только через мой труп», и Мария впервые подумала: «Чтоб ты сдох поскорее, старый скряга!» Она не понимала, как сам он в свое время мог бросить жену и родную дочь, шагнув однажды за порог и навсегда отказавшись поддерживать с ними связь.
Изредка, когда Кишкин уезжал в командировки, бабушка забирала Ринату на несколько дней к себе, и однажды он вернулся гораздо раньше, чем они ожидали. Девочка, увидев на пороге громоздкого незнакомого мужчину и догадавшись, кто это, сильно перепугалась, но не за себя, а за бабушку. Она подумала, что Кишкин теперь немедленно выгонит Марию из дома. Гордая латышка, вскинув голову, уже приготовилась к скандалу, но Кишкин поставил на пол в прихожей свой портфель и сказал жене:
— Поесть в доме найдется? Корми тогда. — И обратился к Ринате: — Не трясись, я, чай, не зверь… Ишь, белянка какая выросла. На отца своего похожа, не на мать.
На мать был похож Павлик. У Ринаты навсегда осталось в памяти ладоней ощущение теплоты от прикосновения к его мягким рыжеватым волосам. Оно не стерлось от тысячи поглаживаний других голов, ибо в детском доме сирота при живых родителях стремилась приласкать каждого ребенка, и ей позволяли это даже отъявленные дикари и буки, шарахавшиеся от каждого чужого прикосновения. А чужими для этих подкидышей были все.
Рината стала скорее воспитательницей, чем воспитанницей. Она приставала с вопросами к старшим и возилась с малышней. Проникала повсюду, где могло пригодиться ее содействие, и норовила помочь каждому, кто нуждался в поддержке. Училась не блестяще, но стабильно, участвовала во всех мероприятиях и считалась беспроблемным ребенком, но Ната почему-то всегда говорила ей: «Голова твоя бедовая!» — и тяжко вздыхала при этом.
В то время, пока будущие выпускники готовились кто к армии, кто к поступлению в профессионально-технические училища, Рината собиралась уехать в Сочи. Почему именно в Сочи? Потому что море там теплое и в нем можно купаться целых шесть месяцев в году из двенадцати. Она выбрала для себя этот город по телевизору.
Когда Рината впервые увидела цветной экран, по первому каналу как раз демонстрировался документальный фильм об удивительном городе на Черноморском побережье, где растут банановые пальмы и отдыхают советские люди, приезжающие со всех уголков страны. Там жизнь бурлит: проходят конкурсы и фестивали, прилетают артисты, космонавты и гости из далеких стран. И в этом сказочном раю обязательно найдется под южным солнцем местечко и для бедной детдомовской девочки, которая начнет свою взрослую жизнь самостоятельно и проживет ее достойно и красиво.
Ната, у которой Рината часто расспрашивала про Сочи, только качала головой, не одобряя намерений своей семнадцатилетней воспитанницы рвануть так далеко на запад, в город, таящий в себе столько возможных опасностей и соблазнов. А Рината ей страшно завидовала: Нага дважды бывала в Сочи, отдыхая с мужем и сыном по путевкам в санаториях.
Бабушка тоже не была в восторге от идеи внучки, но все-таки сшила ей пару летних платьев, купила туфли на высоком каблуке и дала немного денег. Кишкин расщедрился на билет. Наверное, счел, что Рината обойдется ему дешевле, если улетит, чем, выхлопотав жилье, останется в Магадане.
И вот в девять утра Рината Юрканс лежит на горячем галечном берегу и ест сливочное мороженое в вафельном стаканчике. Вопрос с жильем благополучно разрешен. Она поселилась у сочники, сдающей комнаты внаем. Теперь осталось только устроиться на работу. Как это сделать, она представляла себе смутно, потому что не знала, в какой именно сфере может быть полезна и как это вообще делается.