Дни одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 40

– Виолончелист – мой сосед.

– Он прекрасен! Ты хорошо его знаешь?

– Да нет, не особенно.

Когда концерт закончился, слушатели долго аплодировали. Музыканты то уходили, то снова появлялись на сцене. Каррано склонялся в поклоне глубоко и изящно, словно язычок пламени под порывом ветра. Его отливавшие металлом волосы устремлялись к полу, а затем, когда он разгибал спину и решительным движением вскидывал голову, возвращались на привычное место. Оркестр исполнил еще одно произведение, красавица певица растрогала нас своим необычайным голосом, аплодисменты не смолкали. Публика не желала расходиться, и музыканты, несомые овациями, то исчезали в тени кулис, то как по команде появлялись снова. Я была ошеломлена, мне казалось, что моим мышцам и костям недостает под кожей места. Вот она – настоящая жизнь Каррано. А если она фальшива, то все равно, по‐моему, подходит ему больше, чем настоящая.

Я безуспешно старалась унять охватившую меня эйфорию, мне казалось, что зал переменил собственную геометрию: сцена очутилась внизу, а я – наверху, у края глубокой ямы. Даже когда кто‐то из зрителей, явно мечтавший уже пойти спать, протявкал нечто ироническое и многие рассмеялись, и аплодисменты постепенно сошли на нет, и опустели блекло-зеленые подмостки, и мне показалось, что тень Отто ликующе пересекла их, уподобясь темному кровеносному сосуду внутри сияющей живой плоти, я не испугалась. Вот так оно всегда и будет, думала я: живая жизнь обок с влажным запахом земли мертвых, внимание – с невнимательностью, страстные сердечные порывы – с внезапной утратой всяческого смысла. Но худшее уже позади.

В такси Леа долго расспрашивала меня о Каррано. Я отвечала ей с осторожностью. И вдруг она как‐то нелепо, будто ревнуя меня к гению, которого я припрятала только для себя, принялась сетовать на его игру.

– Он был какой‐то тусклый, – сказала она.

Потом она говорила что‐то вроде: он так и остался середнячком; ему не удалось перейти на новый уровень; большой талант Каррано так и не расцвел из‐за кучи его комплексов; избыток благоразумия не позволил ему вырасти в истинного артиста. Перед тем как распрощаться, уже у двери моего дома, Леа внезапно упомянула Морелли. Она носила к нему своего кота, и ветеринар засыпал ее вопросами обо мне: как, мол, я себя чувствую да справилась ли с нанесенной разводом травмой.

– Он просил передать тебе, – прокричала она, когда я уже заходила в подъезд, – что теперь думает иначе, что, возможно, Отто погиб не от стрихнина. Того, что ты ему рассказала, недостаточно, вам нужно поговорить еще раз.

И лукаво засмеялась из окошка отъезжавшего такси:

– Ольга, это всего лишь предлог! Он хочет снова с тобой встретиться!

Естественно, к ветеринару я больше не ходила, хотя он и был симпатичным, заслуживающим доверия человеком. Меня пугали случайные сексуальные связи – я испытывала к ним отвращение. Но самое главное, мне уже было неинтересно, умер ли Отто от стрихнина или от чего‐то еще. Пес ушел через прореху в цепи событий. По недосмотру мы часто оставляем такие прорехи, когда соединяем причину и следствие. Главное, чтобы не порвалась та нить, та ткань, что сейчас держала меня.

Еще много дней после того концерта мне пришлось бороться с нараставшим недовольством Джанни и Иларии. Они упрекали меня в том, что я оставляю их у чужих людей, они упрекали меня в том, что я провожу время с чужими людьми. Они обвиняли меня суровыми голосами, в которых не было ни любви, ни нежности.

– Ты не положила мне в рюкзак зубную щетку, – жаловалась Илария.

– Я простудился, потому что они выключили батареи, – вторил ей брат.

– Они заставили меня съесть тунца, и меня вырвало, – пеняла мне дочка.

До самых выходных я была виновницей всех их бед. И если Джанни смотрел на меня с иронией – неужели у меня такой же взгляд? поэтому он мне так отвратителен? или так смотрит Марио? а возможно, ребенок перенял его у Карлы? – замыкаясь в мрачном молчании, то Илария по любому поводу поднимала громкий крик, она бросалась на пол, кусалась и лягалась из‐за всякой ерунды: потерянного карандаша, надорванной страницы комикса, своих вьющихся волос – она хотела прямые волосы, как у отца, но ей достались мои, волнистые.

Меня это не сильно заботило – я переживала и не такое. Мне даже внезапно подумалось, что ирония, игра в молчанку и истерики были для детей, может, даже заключивших между собой безмолвное соглашение, способом справиться со страхом. Я только опасалась, что соседи могут вызвать полицию.

Однажды утром мы выходили из дому – дети опаздывали в школу, а я на работу. Илария капризничала: ей все не нравилось. Особенно туфли, в которых она проходила как минимум месяц и которые вдруг ни с того ни с сего начали ей жать. Она разрыдалась и принялась кататься по лестничной площадке, пиная дверь, которую я только что заперла. Обливаясь слезами, она вопила, что у нее болят ноги и что в школу она не пойдет. Я спокойно, но достаточно равнодушно спрашивала ее, где болит; Джании, смеясь, твердил: “Отрежь кусок ноги, тогда туфли будут впору”; я шипела, чтобы они прекратили, что надо пошевеливаться, что мы и так опаздываем.

Вдруг я услышала щелчок замка этажом ниже, а затем сонный голос Каррано спросил:

– Вам помочь?

Я вспыхнула от смущения, словно меня застали за чем‐то постыдным. Я зажала ладонью рот Иларии и сильно на него надавила, а другой рукой резко поставила ее на ноги. Девочка тут же умолкла, удивленная переменой моего настроения. Джанни вопросительно посмотрел на меня. Я разыскала в горле голос, подобрала для него спокойный тон.

– Нет, – сказала я, – спасибо, извини нас.

– Если я могу быть полезен…

– Все хорошо, не беспокойся, еще раз спасибо тебе за все.

Джанни закричал было:

– Привет, Альдо! – но я вжала его нос и рот в свое пальто.

Дверь тихонько закрылась, и я с сожалением осознала, что теперь стесняюсь Каррано. Хотя я хорошо представляла себе, чего могу от него ожидать, я больше не верила тому, что знала. В моих глазах нижний сосед превратился в хранителя мистической силы, которую он скрывал то ли из скромности, то ли из вежливости, то ли потому, что был хорошо воспитан.

Все утро в офисе я не могла сосредоточиться. Похоже, уборщица переусердствовала с ароматическими моющими средствами: в помещении витал запах мыла и вишни, который из‐за тепла батарей превратился в удушливую смесь. Я долго возилась с немецкой корреспонденцией, дело не шло, мне приходилось часто заглядывать в словарь. Вдруг я услышала мужской голос, шедший из комнаты для посетителей. Голос звучал отчетливо и был полон холодной язвительности: дескать, почему некоторые заранее оплаченные услуги оказали за границей ненадлежащим образом? И хотя голос доносился издалека, мне чудилось, что этот человек говорит не с расстояния в несколько метров, а у меня в голове. Это был голос Марио.