Дни одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 27

Я уже совсем было собралась расплакаться, когда Илария, вероятно, подкравшись ко мне на цыпочках, спросила:

– Что ты тут делаешь?

Естественно, это был лишь предлог, чтобы я обернулась и взглянула на нее. Я так и поступила, и меня передернуло от омерзения. Илария напялила мои вещи, накрасилась, нацепила на голову старый, подаренный отцом блондинистый парик. На ней были мои туфли на каблуках и голубое платье, которое стесняло ее движения, свисая с плеч длинным шлейфом. Лицо превратилось в размалеванную маску: тени на веках, румяна, помада. Она стала похожа на старую карлицу – одну из тех, что в детстве моя мать видела на канатной дороге в Вомеро. Они были близняшками, совсем одинаковыми, им было лет под сто, рассказывала мать. Они входили в кабину и, не говоря ни слова, начинали бренчать на мандолинах. Их волосы были как пакля, глаза сильно накрашены, а на морщинистых лицах выделялись красные щеки и напомаженные губы. Закончив представление, они не раскланивались, а показывали язык. Я никогда их не видела, но рассказы взрослых были для меня как объемные картинки: две старые карлицы прочно, как живые, засели в моей голове. Илария, стоявшая сейчас передо мной, казалось, явилась прямиком из тех историй моего детства.

Заметив отвращение, которое, должно быть, отразилось у меня на лице, девочка растерянно улыбнулась и, сияя глазами, сказала, точно оправдываясь:

– Мы с тобой похожи.

Мне не понравились ее слова, я вздрогнула. В одну секунду тот крохотный клочок твердой земли, который, казалось, я только что обрела, вновь ушел у меня из‐под ног. Что значит – мы похожи? Сейчас я хотела быть похожей только на саму себя. Я не могу, не должна думать, что превратилась в карлицу с фуникулера. От одной мысли об этом у меня закружилась голова и я почувствовала дурноту. Все снова рассыпается на части. Может быть, думала я, Илария вовсе не Илария. Может быть, передо мной стоит женщина из Вомеро, внезапно появившаяся здесь, как та бедняжка-утопленница с Капо Мизено. А может быть, и нет. Может быть, это я давным-давно обернулась одной из старух, бренчавших на мандолине: Марио обо всем догадался и бросил меня. Сама того не замечая, я превратилась в одну из них, в персонаж из моих детских фантазий, а Илария теперь напоминает, кто я есть на самом деле: она пытается, накрасившись, уподобиться мне. Вот она, реальность, скрытая от меня столько лет. Я больше не была собой, я стала другой – как и боялась с самого утра, как боялась уже давно. Сопротивляться бессмысленно, я растеряла себя именно в тот момент, когда изо всех сил старалась не растеряться. Я не стою больше у входа в собственную квартиру, у железной двери, где идет схватка с непослушным ключом. Я только притворяюсь, что я здесь, как в детской игре.

Сделав над собой усилие, я схватила Иларию за руку и потащила по коридору. Она сопротивлялась, хотя и слабо, выворачивалась, потеряла сначала туфлю, потом парик. И наконец заявила:

– Ты злая! Я тебя ненавижу!

Распахнув дверь ванной комнаты и не взглянув в зеркало, я дотащила ее прямо до наполненной до краев ванны. Одной рукой я взяла Иларию за шею и окунула ее голову в воду, а другой принялась энергично отмывать ее мордашку. Реальность, одна лишь реальность – без прикрас. Мне просто необходимо это сейчас, чтобы спастись, спасти своих детей, собаку. Нужно навязать себе роль спасительницы. Ну вот, чистая! Я вытащила ребенка из воды – фонтан брызг полетел мне в лицо. Жадно хватая ртом воздух, Илария прокричала:

– Я наглоталась воды! Ты меня чуть не утопила!

Мне снова захотелось расплакаться, и неожиданно мягким тоном я ответила:

– Я хотела увидеть мою милую доченьку, я совсем забыла, какая ты у меня красавица.

Зачерпнув в пригоршню воды и не обращая внимания на протесты и попытки увернуться, я снова принялась отмывать ей лицо, рот, глаза, смешивая остатки косметики, растворяя и втирая их в ее кожу до тех пор, пока Илария не стала похожей на куклу с лиловым лицом.

– Ну вот, – сказала я, пытаясь ее обнять, – теперь ты мне нравишься.

Она оттолкнула меня, закричав:

– Уходи! Почему тебе можно краситься, а мне нет?

– Ты права. Я тоже умоюсь.

Оставив ребенка в покое, я опустила лицо и волосы в холодную воду. Мне полегчало. Когда я выпрямилась и принялась тереть руками лицо, я почувствовала под пальцами кусок намокшей ваты, который все еще торчал в носу. Я осторожно вынула его и бросила в ванну. Черный от крови ватный тампон, как поплавок, так и остался на поверхности.

– Теперь лучше?

– Раньше мы были красивее.

– Мы красивы, когда любим друг друга.

– Ты меня не любишь. Ты так сильно меня тянула, что теперь у меня болит рука.

– Я тебя очень люблю.

– А я тебя нет.

– Правда?

– Нет.

– Так вот, если ты меня любишь, то помоги мне.

– Как?

Меня вдруг точно ударило током, пульс участился, вещи вокруг словно бы сдвинулись с привычных мест; я неуверенно повернулась к зеркалу. Выглядела я не лучшим образом: мокрые, слипшиеся на лбу волосы, корка запекшейся крови вокруг ноздри, макияж стерся или свалялся маленькими черными комочками, размазавшаяся губная помада на подбородке и под носом. Я протянула руку за ватным диском.

– Ну? – с нетерпением спросила Илария.

Ее голос доносился издалека. Еще минутку. Мне нужно хорошенько смыть остатки косметики. В боковых створках зеркала отражались две разные стороны моего лица: сначала я рассмотрела свой правый профиль, а затем левый. Мне было непривычно видеть себя вот так, сбоку, я привыкла к своему отражению в зеркале в центре. Я поправила створки, чтобы глядеть на себя и сбоку, и спереди. Не придумали еще чудо техники, способное превзойти зеркало и человеческие сны. Посмотри на меня, одними губами прошептала я зеркалу. Я ждала от него ответа на вопрос, кто я сейчас. И если изображение в центре меня успокаивало, нашептывая, что я – все еще я и что я доживу до конца этого дня, то оба мои профиля предупреждали, что это не так. Я видела свой затылок, ужасные уши, нос с небольшой горбинкой, который никогда мне не нравился, подбородок, высокие, обтянутые кожей скулы – просто‐таки чистый лист. Я почувствовала, что над этими частями себя Ольга не властна, что тут она проявляла недостаточно упорства, недостаточно стойкости. Как же ей поступить с этими отражениями? Худшая сторона, лучшая сторона – потаённая геометрия. Если я всегда думала, что я – это Ольга в центре, то окружающие приписывали мне изменчивость и непостоянство двух других моих отражений, о чем я и не подозревала. Я‐то полагала, что с Марио жила Ольга из центрального зеркала, однако на самом деле я и понятия не имела, какое лицо, какое тело я ему преподносила. Он собрал меня из тех двух меняющихся, ускользающих сторон – и кто его знает, какую физиономию он мне придумал, в какой монтаж меня он сначала влюбился и что его потом оттолкнуло, заставив разлюбить. Я содрогнулась: ведь Марио никогда не знал настоящей Ольги. Ее суть, смысл ее жизни, внезапно поняла я, были только заблуждениями ранней юности, иллюзией постоянства. Сейчас же, если я хочу начать заново, мне нужно довериться обоим моим профилям – скорее их чуждости, чем знакомым чертам, – и после этого очень медленно двигаться к тому, чтобы вернуть веру в себя, чтобы повзрослеть.