* * *
Я вглядываюсь в Атлантику. Я слышу крики чаек, летящих за кораблем, снующих стаями туда-сюда, ныряющих вслед за кормой. Я отмечаю скрип канатов, пение ветра в оснастке. В ведре возле грот-мачты поверхность воды изгибается, и порыв ветра наполняет паруса. Мы размеренно движемся на запад. Я знаю это по положению солнца. Я не слышу человеческого голоса – только крики чаек, облетающих корабль. Он пуст? Не может быть. Я здесь, палуба начищена, медь натерта и сверкает. Канаты новые, люки задраены. Я прислушиваюсь к мерному шуршанию волн о киль, а шлюп рвется вперед, на запад, и солнце греет мне левую щеку. Далеко в море видны дельфины – двойные вспышки прыгают, исчезают, потом снова появляются, играя по двое и по трое в яркой воде. Повсюду, до плоской линии горизонта, простирается бесконечное освещенное пространство, и корабль плывет. Я не слышу голосов. Я один. Я всматриваюсь в эту бесконечную ясную даль, в огромный купол бледного эфира и серо-зеленой голубизны. Закрываю глаза. Когда я снова вглядываюсь в огромные пространства океана и неба, я замечаю, что ветер стал холоднее. Мы движемся быстрее, и кливер раздулся. Бык-гордени и булини натянулись. Кто-то поднял кормовые паруса на бизань-мачте, и мы теперь идем на всех парусах. Порхают яркие летучие рыбы, море сверкает невероятной, глубокой, прозрачной синевой. Свет сменился с белесого на золотой. Мы входим в тропики. Так и будет? Я возвращаюсь туда, чтобы умереть? Это мой последний путь к дому? Мой дом – там, с тобой? В том месте, которое ты выбрала – я теперь могу с этим смириться, – которое ты выбрала, чтобы спокойно уйти за горизонт, прочь от раскаленного солнечного шара, глубже, глубже, глубже в бесконечную, глубокую прозрачную синеву.
**********************************
– Джеймс, ты меня слышишь?
Гримаса пробегает по его лицу. Едва заметный кивок.
– Джеймс, я пошлю за священником?
Губы сжимаются.
– А?
Он с трудом выдыхает:
– Нет.
– Джеймс, глупый ты безбожник! Ты крещеный католик.
Ты не можешь умереть без соборования. Что бы сказали твои дядя, мать, отчим?
В ответ – едва заметное подобие улыбки.
* * *
Дьюк-стрит, 25
Вестминстер
25 июля 1865 г.
Генеральный инспектор
Д-р Джеймс Барри
Болезнь: Диарея
Сэр.
Имею честь известить о кончине офицера, указанного на полях, в четыре часа сегодня утром.
Остаюсь, сэр, Ваш покорнейший слуга
Д. Р. Маккиннон,
бакалавр медицины,
майор медицинской службы
Сомерсет-Хаус
25 августа 1865 г.
Майору медицинской службы Д. Р. Маккиннону
Сэр.
До моего сведения было доведено, что генеральный инспектор д-р Джеймс Барри, скончавшийся на Касл-стрит-ист, 14, 25 июля с. г., был посмертно признан лицом женского пола.
Поскольку Вы составляли свидетельство о причине его смерти, я беру на себя смелость спросить, правдивы ли сообщенные мне сведения и Ваше ли обследование установило, что он был женщиной.
Вы можете не отвечать на эти вопросы; хочу лишь отметить, что задаю их не ради огласки, а для себя лично.
Остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга
Джордж Грэм,
начальник службы регистрации актов
гражданского состояния
Дьюк-стрит, 25
Вестминстер
26 августа 1865 г.
Джорджу Грэму,
Начальнику службы регистрации актов
гражданского состояния
Сэр.
Отвечаю на Ваш запрос о половой принадлежности покойного генерального инспектора д-ра Джеймса Барри. Я близко знал этого джентльмена на протяжении многих лет нашего общения как в Вест-Индии, так и в Англии и никогда не подозревал, что д-р Барри был лицом женского пола.
Я пользовал его в ходе его последней болезни и на протяжении предшествующих месяцев, леча его от бронхита. Причиной его смерти послужила диарея, вызванная, вероятно, неправильным питанием.
Вскоре после смерти д-ра Барри за мной послали из конторы сэра Чарлза Макгрегора (Поставщики армии), где меня ждала женщина, которая совершала похоронные приготовления для д-ра Барри.
Она хотела выяснить некоторые подробности его службы, которые дама, находившаяся в близости с д-ром Барри и жившая в том доме, где д-р Барри скончался, сообщить отказалась.
Среди прочего она сказала, что д-р Барри был женщиной, и что хороший же я доктор, раз этого не знал, и что она не хотела бы, чтобы я ее пользовал. Я известил ее, что меня ни в коей мере не занимал пол доктора Барри и что, по моему мнению, он мог быть чем-то средним – т. е. недостаточно развившимся мужчиной.
Тогда она сказала, что тщательно осмотрела тело и что это было совершенно женское тело. Женщина, по всей видимости, считала, что открыла большую тайну, и хотела платы за ее неразглашение.
Я сообщил ей, что все родственники д-ра Барри умерли, что этот секрет до меня не имеет никакого касательства и что, по моему разумению, д-р Барри был гермафродитом.
Но был ли д-р Барри на самом деле мужчиной, женщиной или гермафродитом – мне неизвестно. При этом я готов поручиться за то, что тело принадлежало человеку, которого я близко знал на протяжении восьми или девяти лет, и что я не вижу смысла в подобного рода открытиях, учитывая, что профессиональная репутация д-ра Барри выше всякой критики.
Остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга
майор медицинской службы
Д. Р. Маккиннон
От Эдварда Брэдфорда,
госпитального вице-инспектора,
редактору «Медикал таймс»
Сэр.
Слухи, распространившиеся после смерти д-ра Джеймса Барри, слишком абсурдны, чтобы заслуживать серьезного опровержения. У знавших его не может быть сомнения по поводу его физической конституции, которая заключалась в том, что д-р Барри был мужчиной с недоразвитием половых органов, случившимся на шестом месяце беременности его матери. Печально, что никто из опытных профессионалов не воспользовался возможностью провести подробное обследование покойного.
Остаюсь, сэр,
Ваш и проч.
Эдвард Брэдфорд
Олд-Мэнс
Уиндертон
Камберленд
20 сентября 1865 г.
Сэр.
Я имел честь на протяжении многих лет служить вместе с д-ром Джеймсом Барри и знать его с университетских лет, когда мы учились под руководством д-ра Фрайера, а затем в Госпитале Гая, где мы оба были учениками хирурга сэра Астли Купера. Затем мы вместе работали в военном госпитале в Портсмуте, пока он не был откомандирован в Кейптаун. Я переписывался с ним на протяжении всей жизни и имел удовольствие посетить его в его лондонском доме менее трех лет назад. Д-р Барри был настоящим врачом, в первую очередь заботившимся о благополучии своих пациентов. Он был вспыльчив и не терпел небрежности, некомпетентности и неряшливости. У него было немало врагов в профессиональной области, и не только, ибо он всегда был внимателен к слабым и беспомощным. Его малый рост и деликатные руки, которые давали ему огромное преимущество в хирургической деятельности, наряду с упомянутой застарелой завистью коллег по профессии, вызвали оскорбительную клевету, появлявшуюся в печати на протяжении нескольких последних недель. Д-р Барри был безупречным джентльменом и смелым мужчиной. Мы близко дружили, и я готов ручаться за его репутацию собственной честью.