Джеймс Миранда Барри - читать онлайн книгу. Автор: Патрисия Данкер cтр.№ 88

Мой бедный Адольфус умер. Но это, я думаю, тебе известно. Об этом писали во всех газетах. У него были роскошные похороны, и я была на службе, сидела позади семьи. Я старалась держаться в тени, но его сестра подошла, специально чтобы поцеловать меня и пожать мне руку. Газетчики имели наглость задаваться вопросом, что же теперь станет с неподражаемой миссис Джонс. Как будто мне придется пойти по миру! Я бы ни за что не позволила Адольфусу отправиться к праотцам прежде, чем он позаботится о моем достатке и благополучии. У меня, конечно, есть дом – полученный в подарок – и хорошая ежегодная рента. Но я не могу сидеть сложа руки. Это не в моей натуре.

У меня теперь новая профессия. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы ты вдруг не возмутился и не пытался меня остановить.

Я стала известным и модным медиумом. Я не принимаю кого попало. Но у меня есть постоянные клиенты, все до единого респектабельные, некоторые – из самого лучшего общества. Мне это пришло в голову после смерти Адольфуса. Я очень хотела не утратить с ним связь. В конце концов, нас и впрямь многое связывало. Смерть – это не обязательно конец. Это конец, только если ты так хочешь. И раз мне было одиноко и грустно, то и другие люди должны испытывать то же самое. Я осторожно поузнавала про богатых вдов. Одна несчастная женщина потеряла маленького сына – он умер от оспы – и с тех пор уже два года была безутешна. Она всего-то хотела знать, что ее ребенок доволен и счастлив. Какой вред может быть в том, чтобы слегка ее ободрить? Уж если двухлетний младенец не может попасть в рай, нам, остальным, не остается и вовсе никакой надежды. Так что я никому не врежу, правда? Я только приоткрываю райские врата, самую малость.

Я всегда прекрасно изображала детские голоса. Иногда мне и правда кажется, что через мое посредство что-то говорит. Если настроение подходящее. Я не беру фиксированную плату, никакой вульгарной коммерции. Я просто приветствую пожертвования. Даже неловко от того, сколько люди готовы отдать. Я как будто участвую в бесконечном благотворительном спектакле. Я всегда делала свою публику счастливее. Никто не посмеет этого отрицать. Они спускаются по моей широкой лестнице удовлетворенные и успокоенные. Я возвращаю им веру.

Я понятия не имею, что ждет нас за гробом. И ты тоже, Джеймс, несмотря на весь твой модный атеизм. К слову, совершенно возмутительный. Но если моя работа помогает людям верить, что все будет хорошо, помогает справляться со страхами и скорбями, я не вижу в этом зла.

Конечно, у меня есть вся нужная машинерия. Ветер, огни, голоса. Даже в жаркой затемненной комнате эффект получается потрясающий. И стол всегда как следует подпрыгивает, когда любимые приходят на зов. Эти мелочи очень важны. Они вводят клиентов в состояние напряженного ожидания. Я хочу, чтобы они были натянуты как струна, настроены на то, чтобы получить весточку. Не очень важно, что им скажут, – важен сам факт свидания с теми, кто ушел. Я никогда не допускаю дневной свет в комнату, где провожу сеансы, и моя горничная заботится о том, чтобы там пахло розовыми лепестками. Маленькая гостиная наверху – идеальная сцена для моих выступлений. Я всегда ношу черные кружева в знак уважения.

Конечно, в ходе наших первых бесед с клиентами я стараюсь узнать побольше об их дорогих покойниках. Я всегда в курсе деталей. Иногда я думаю, что это для них важнее, чем все остальное, – излить душу кому-то, кто станет их слушать, рассказать, как их гложет чувство вины. Почему люди всегда стыдятся, что живы, когда близкие умирают? Нет причины себя винить, если только ты не убийца.

Я отказываюсь работать с самоубийствами.

Знаешь ли ты, что мой бедный Хейдон был одним из этих несчастных? Ты считал его невыносимым. Бедняга, видимо, с тобой согласился и больше не смог выносить свое собственное общество. Он вышиб себе мозги перед своей незаконченной работой, портретом Альфреда. Ах, дорогой мой Джеймс, это было чудовищно. Я играла в театре в Кью, меня не было в Лондоне. Погода стояла страшно жаркая, и он не мог спать. Его выставка не имела успеха, дела были до последней степени расстроены. Он послал мне отчаянную записку, прося денег. Что я могла сделать? Я послала ему в ответ вексель на пятьдесят фунтов, но и пятьсот не покрыли бы его долгов. Его потребности были безграничны. К тому времени у него была жена и дети, они не делали решительно ничего, только сидели и разевали клюв, как прожорливые пеликанчики, пока Хейдон раздирал себе грудь и писал очередное немодное историческое уродство, из которого не удавалось выжать ни крови, ни денег. Этим летом исполнилось тринадцать лет с того дня. Он отправился в магазин Ривьера ^[57] на Оксфорд-стрит и купил пистолет. Прибрался в мастерской и написал множество прощальных писем родным.

Потом записал свои последние мысли и застрелился. Несчастный человек. У него не хватило денег на мощное оружие, и пуля отскочила от черепа, причинив, однако же, ужасную рану. Тогда этот malhereux ^[58] доковылял до мольберта, схватил бритву и перерезал себе горло, покрыв Альберта своей горячей кровью. Так он умер. Его нашла дочь, когда пришла в мастерскую ближе к полудню.

Конечно, я в числе первых сделала пожертвование в благотворительный фонд, созданный в пользу вдовы и осиротевших детей. Его жена Мэри была простая глупая женщина. Он лучше позаботился о ней посмертно, чем прижизненно. Она дала мне последний том его дневника на память. Она не могла заставить себя прочитать его, потому что с ней он всегда старался казаться веселым. Это и правда тяжелое чтение. Ему было всего шестьдесят. Он записал за два месяца до того, как столь неряшливо наложил на себя руки: «Теперь я в худшем положении, чем когда начал «Соломона» 33 года назад». Я была прелестной молодой женщиной, Джеймс, когда позировала для его «Соломона».

Бедный милый Хейдон. Его печальная судьба до сих пор меня ранит. Последняя запись в этом горестном томе кончается так:

Боже – прости – меня – Аминь.

Кончена жизнь

Б. Р. Хейдона

«Не мучайте меня на дыбе жизни» – Лир

Конец

Он выписал все это как эпитафию! Я скопировала с оригинала. И даже в цитате он ошибся. Когда я играю Корделию, я в этот момент уже лежу, бездыханная, и длинные локоны парика трогательно закрывают мое лицо. Но я при этом на сцене, и слышу реплику Кента. Она звучит так:

У Хейдона ничего не получалось как следует. Даже предсмертная записка. Он был жалок, Джеймс, и его смерть глубоко меня потрясла. Мэри дожила до 1854 года. Она умерла мирно, не нуждаясь, на государственном довольствии. Но все это ужасно грустная история.