Молоко без коровы. Как устроена Россия  - читать онлайн книгу. Автор: Денис Терентьев cтр.№ 79

60-тысячную Нарву от 10-тысячного Ивангорода отделяет 100-метровый мост «Дружба» через речку Нарву. С обеих сторон русские составляют более 80 % населения. Исторически оба города неразлучны более 500 лет: Нарва известна со времен викингов, а Иван-городскую крепость воздвигли в 1492 г. – прямо напротив старинных тевтонских укреплений. С Северной войны Нарва находилась в составе России, но сейчас она – часть Эстонии и Евросоюза. А бутерброды с хамоном и пармезаном, которыми перекусывают рыбаки на нарвской стороне, недоступны из-за санкций таким же русским мужикам с удочками, стоящим вдоль российского берега. Хотя они могут переговариваться между собой без мегафонов.

В Ивангороде работу дают только Нарвская ГЭС и завод котельно-вспомогательного оборудования. Ожидавшееся 525-летие города ничего существенного не принесло: к празднику прогремел салют, выпустили почтовую марку. А служебная собака по кличке Варвара унюхала в рейсовом автобусе из Петербурга в Таллин 87 блоков сигарет. И если посмотреть ленту новостей Ивангорода, то львиная их доля связана с происшествиями на границе.

Для переправки сигарет из России в Прибалтику стали использовать беспилотники. Несколько коробок курева пытались перевезти в бетонной опоре для моста. Был случай, когда человек проносил сигареты в тыкве – вытащил мякиш, заложил сигареты и закрыл крышечкой. Рассказывают, что рыбопромысловые суда в море перекидывают контрабандный товар друг другу. Будто бы существуют даже самодельные торпедные аппараты, способные запустить груз к берегу, минуя все таможни.

По сей день самые распространенные машины в этих краях – старые «ауди» и «пассаты», у которых в бензобак влезает до 100 литров топлива. Бензин в Эстонии стоит значительно дороже. А чтобы легально перевести побольше водки и сигарет, берут «напрокат» пенсионеров – платят от 500 рублей за поездку.

Из России тащат тульские пряники и детский крем, традиционно качественные и дешевые. А в Эстонии производят вареную и полукопченую колбасу, которую вместо жира шпигуют сыром: у нас такую производить не научились, зато признали санкционным товаром, запрещенным к ввозу. Граница лучше любых министерских отчетов знает, удалось ли нам осуществить импортозамещение буржуйских товаров. Поэтому багажники машин в Ивангороде пахнут сладостями знаменитой эстонской фабрики «Калев».

50-тысячный Донецк (Ростовская область) до начала войны на Донбассе стоял на границе России и Украины, а чуть ли не весь город был завязан на контрабанду. За кордон гнали дизельное топливо, не размениваясь на какие-то там бензовозы с большим баком. Под землей прокладывали самодельные трубопроводы на украинскую сторону, подключали насосную станцию. Разница в цене составляла 8 рублей за литр, за сутки можно было бы накачать миллион чистой прибыли. Основной капитал и залог успеха – «крот». Оператор этого чудо-аппарата через систему GPS задает глубину и направление горизонтального бурения, а техника сама бетонирует стенки скважины быстросохнущей смесью. Поэтому собственно труб для перегонки дизеля не нужно.

Бедность и отсутствие работы сделали всех этих людей исключительно проворными и креативными. И нет сомнений, что способности многих из них могли бы сделать им карьеру на госслужбе или в инновационной компании. Вот если бы в Ивангороде или Донецке имелась подотчетная населению администрация, избираемая в ходе честных выборов, а налоги распределялись таким образом, чтобы властям было выгодно поощрять открытие новых предприятий! Тогда заработанные на границе деньги имело бы смысл копить и инвестировать тут же, около дома. Ведь местоположение у самой границы выгодно с точки зрения логистики. А жители приграничных территорий лучше других знают, какие еще группы товаров могут иметь спрос.

Но в реальности производитель, наоборот, стремится уйти подальше от границы, потому что здесь он на виду у контрольно-надзорной машины. Он мигрирует в города, где проще затеряться. И там ему прямая дорога в гаражи. Житель Владимира рассказал мне следующее: «В нашем гаражном кооперативе 300 боксов, и половина из них используется для заработка. То же самое было двадцать лет назад, но тогда в основном разливали водку, перебирали неизвестного происхождения машины. А сегодня в одном боксе собирают мебель, во втором делают краску, в третьем – стеклопакеты. Один гараж даже переоборудован под кафе, чтобы ребята могли нормально питаться в течение дня. Выйти из тени? Зарегистрироваться? Да ко мне тут же слетится пятнадцать комиссий, проверяющих всяких, которые хотят одного – урвать с меня денег. Я лично музыкальными инструментами занимаюсь, в месяц получается 30–40 тысяч в лучшем случае. Мне же на хлеб и воду не останется! А сейчас мы ментам местным скидываемся понемногу и живем спокойно 20 с лишним лет».

В Москве или Петербурге в гаражах обычно просто хранят автомобили, а в Самаре над каждым гаражом – печная труба. Потому что это мужская территория, где мужик работает, пьет водку и куда приглашает женщин. Многие крупные производства пережили постсоветскую бескормицу только благодаря «гаражному ожерелью» вокруг. Ведь сколько раз бывало: находчивый гаражник нашел рынок сбыта, например, кустарным перфораторам – а за ним и продукция соседнего завода начала продаваться. Часто рабочие тянут в цеху 8-часовую смену, чтобы сделать на заводском оборудовании какие-то детали для своего гаражного бизнеса. А правительственным экономистам невдомек, почему на заводе год не платят зарплату, а он по-прежнему пыхтит.

И далеко не всегда в гаражах занимаются только шиномонтажом или сборкой мебели. Расследование причин серии неудачных пусков российских спутников ГЛОНАСС привело следствие в гаражи «электронного пояса» Поволжья. Именно отсюда предприятия «Роскосмоса» получали значительную часть элементарной базы. С одной стороны, это привело к крайне высоким для космической отрасли 7 % неудачных пусков за год. С другой, остальные 93 % спутников благополучно вращаются на орбите. И в них наверняка есть электроника гаражного производства. Потому что в России ее часто неоткуда больше взять.

Власть не любит лишний раз озвучивать, что в XXI веке чуть ли не половина сельского населения живет натуральным хозяйством. Кто-то пытается выжить на пенсию или пособие, кто-то продает у трассы молоко, грибы или ягоды. Поезд «Москва – Адлер» имеет на своем пути десятки остановок на небольших станциях. И тотчас к нему бежит, кажется, все местное население с пирожками, водкой, мясом в горшочках. Вряд ли они зарегистрированы в налоговой. Но выбивать с этих людей подать вряд ли рентабельно: визгу будет много, а шерсти мало. И государству остается только вытравливать их в города посредством сокращения сельской инфраструктуры, «оптимизации» школ и больниц. Те, у кого есть дети, действительно уезжают, но многие доживают не так уж скверно.

Вот, к примеру, в деревне на Псковщине живут Игорь и Макс, мужики 40–45 лет. Дети у обоих выросли и уехали в Псков и Петербург, а мужикам с женами на природе нравится. Руки у обоих золотые: и печку сложить могут, и фундамент поменять, и квартирный ремонт любой сложности потянут. Возьмут заказ в Москве или Питере, ударными темпами его исполнят и кайфуют дома, пока деньги не кончатся: кино смотрят, рыбачат, баньку топят. Иногда в Прибалтику мотаются: что-то купить, что-то продать. С государством у них никаких отношений: ни оно им, ни они ему. А у чиновников на таких, как Игорь и Макс, зубы крошатся: они как будто у них воруют.