Наука мудрости - читать онлайн книгу. Автор: Томас Дэшифф Гилович, Ли Росс cтр.№ 12

Мы собрали анкеты одних участников, в случайном порядке раздали их другим участникам и попросили каждого оценить, насколько близки взгляды человека, чью анкету он получил, его собственным. На последнем этапе мы просили участников предположить, насколько на взгляды этого другого человека, а также на их собственные, повлияли разные «соображения». В представленном перечне соображений были считающиеся разумными и достойными, в частности «внимание к фактам», «забота о справедливости», «должное внимание к долгосрочным последствиям». Другие же варианты описывали различные типы тенденциозности, такие как «желание получить одобрение членов группы», «принятие желаемого за действительное», «политическая корректность».

Результаты красноречивы (рис. 1.1)! Они также помогают понять настойчивые жалобы либералов по поводу позиций, что высказываются на консервативном Fox News, или консерваторов — по поводу того, что они слышат и видят в либеральных СМИ. Чем больше взгляды другого человека отличались от взглядов того, кто их оценивал, тем скорее они объяснялись тенденциозностью, а не разумными соображениями (черные столбики на диаграмме) [18].

Рис. 1.1. Черные столбики отражают разницу между воспринимаемым влиянием разумных соображений и разных источников тенденциозности на мнения других людей. Белые столбики отображают соответствующую разницу применительно к собственным мнениям (Pronin, Gilovich, & Ross, 2004)

Что характерно, степень разногласия мало сказывалась на том, насколько участники оценивали свои взгляды больше продиктованными резонными соображениями, чем тенденциозностью (белые столбики на диаграмме). Наиболее заметные разногласия вовсе не вели и к признанию собственной необъективности. Наоборот, при максимальной степени разногласия участники эксперимента не только особенно придирчиво оценивали взгляды другого, но и были особенно щедры в позитивной оценке собственной рациональности. В целом трудно вообразить более однозначное подтверждение наблюдения Бенджамина Франклина: «…большинство людей… полагают, что владеют абсолютной истиной и что во всех случаях, когда другие расходятся с ними, они заблуждаются» [19].

Как удобно, могли бы вы сказать, и как приятно себя чувствуешь! Удобно — безусловно, приятно — возможно. В любом случае такая закономерность в оценках напрямую следует из того, что большинство психических процессов, посредством которых мы осмысляем окружающий мир, действуют автоматически и помимо нашего сознания. Опять же, наивный реализм дает нам ощущение, что мы видим вещи такими, какие они есть, а не сконструированными, не процеженными через сито наших ожиданий, предпочтений или мировоззрения. Отсюда и возникает опасность рассматривать иные, отличные от наших взгляды как порождение ущербных умов и душ.

Выдающийся британский философ Исайя Берлин, рассуждая о печальных уроках XX века, писал: «Мало что причинило столько вреда, как вера отдельных людей и целых групп (племен, государств, наций, церквей) в то, что они единственные владеют истиной, особенно истиной о том, как следует жить, кем следует быть и что следует делать, в то, что думающие иначе находятся во власти не просто заблуждения, но зла или безумия, а значит, нуждаются в сдерживании или подавлении. Чудовищное и опасное высокомерие — верить в то, что только вы и правы, что вы владеете волшебным зрением, которому доступна Истина, что другие не могут быть правы, если не соглашаются с вами» [20].

Именно из-за того, что так легко разглядеть изъян тенденциозности в суждениях других, так трудно бывает поверить, что сами они его не замечают. Поэтому те, с кем мы не согласны, и кажутся нам «во власти не просто заблуждения, но зла или безумия». В лучшем случае мы считаем этих людей сбившимися с толку, страдающими от недостатка объективности. К примеру, и либералы, которые с одобрением отзываются о нетипично толерантных взглядах бывшего вице-президента Дика Чейни на права гомосексуалов, и консерваторы, которые не одобряют его за это, скорее всего, думают, что его позиция по этому вопросу была бы жестче, если бы его дочь не оказалась лесбиянкой. Консерваторы склонны предполагать, что он бы не принял столь ошибочную точку зрения, если бы не влияние сексуальной ориентации его дочери, и удивляются его неспособности осознать этот «очевидный» источник предвзятости. Либералы же не понимают, почему широта его взглядов в этом вопросе не распространяется на другие группы, страдающие от дискриминации.

По той же причине либералы сомневаются, что Нэнси Рейган стала бы таким горячим сторонником государственной поддержки изучения стволовых клеток, если бы ее муж не страдал болезнью Альцгеймера. Почему, удивляются они, ей не очевидно, что эта позиция противоречит знаменитой фразе ее мужа: «…девять самых страшных слов в английском языке — это „Я представитель государства, и я пришел, чтобы вам помочь“ (I’m from the government and I’m here to help)»? Либералам казалось странным и то, что предвыборная платформа Сары Пэйлин предполагала сокращение государственных расходов, но при этом она отстаивала увеличение федерального финансирования программ помощи детям-инвалидам, — пока они не узнали, что инвалидом является один из ее детей. В том же ключе люди склонны объяснять взгляды консерватора, который провел ночь за решеткой, и взгляды левого политика, который подвергся ограблению на улице или, пытаясь открыть ресторан, столкнулся с придирками санинспектора.

Значит ли это, что, по-нашему, все эти люди не осознают, что их личный опыт сказался на их суждениях? Нет, не значит, по крайней мере не всегда. Влияние наивного реализма не столь прямолинейно. Человек иногда вполне готов признать, что на его позицию повлиял личный опыт. Но он будет настаивать, что этотконкретный личный опыт был для него источником новой информации, а вовсе не тенденциозности.

В таких ситуациях приходится слышать примерно такие объяснения: «Нельзя по-настоящему осознать важность исследования стволовых клеток, пока не увидишь вблизи разрушительные последствия болезни Альцгеймера»; «Невозможно оценить всю необходимость борьбы с гомофобией, пока не увидишь, как сильно она отягощает жизнь друга или родственника-гомосексуала»; «Тебе стало бы понятно, почему нам нужна позитивная дискриминация, если бы ты испытал на себе скрытый и вполне открытый расизм, с которым мне пришлось столкнуться в своей карьере»; «Ты не стал бы пренебрежительно относиться к предостережениям консерваторов по поводу государственного регулирования бизнеса, если бы сам попробовал открыть свое маленькое дело».

Чтобы изучить подобный ход мыслей, мы с Джойс Эрлингер, одной из наших аспиранток, рассказали группе студентов Корнеллского университета, что их учебное заведение обобщает свою практику позитивной дискриминации и в связи с этим собрало комиссию из студентов, чтобы получить отклик на предложенные изменения [21]. Затем каждого из респондентов просили оценить, в какой степени вклад в работу комиссии студента, принадлежащего к белому большинству или к одному из меньшинств, будет объективен (или тенденциозен) в силу его расовой принадлежности. Для этого нужно было поставить отметку на шкале между «этническая принадлежность студента скорее помешает ему иметь ясное представление о проблемах» и «этническая принадлежность студента скорее поможет ему иметь ясное представление о проблемах».