Наука мудрости - читать онлайн книгу. Автор: Томас Дэшифф Гилович, Ли Росс cтр.№ 10

Но насколько верно такое допущение? Или все дело в наивном реализме, который заставляет нас переоценивать убеждение, что другие разделяют наши взгляды и поведенческие установки? Да, именно в нем все дело! В людях крепка вера в то, что они видят вещи такими, какие они есть, что их убеждения, предпочтения, реакции — это результат, по сути, ничем не опосредованного восприятия объектов, явлений и проблем, а значит, другие разумные люди должны приходить к тем же выводам, если им доступна та же информация. Этот на первый взгляд логичный вывод порождает явление, которое Ли со своими коллегами окрестил «эффектом ложного консенсуса». Люди, как правило, считают, что в отношении их убеждений, мнений, поступков существует более широкий консенсус, чем это есть на самом деле. Точнее говоря, люди, которые имеют некоторое мнение или предпочтение, склонны полагать, что оно более распространено, чем полагают люди, чье мнение или предпочтение противоположно [6].

Зрители, предпочитающие итальянское кино французскому, считают, что это предпочтение более распространено, чем кажется любителям французского кино [7]. Люди, виновные в каких-то проступках, считают, что эти проступки более распространены, чем кажется тем, кому даже в голову не придет их совершать [8]. Либералы считают, что их взгляды на спорные социальные и политические вопросы пользуются большей поддержкой; консерваторы считают наоборот [9]. Вдобавок голосующие с обоих концов политического спектра полагают, что неголосующие выбрали бы именно их кандидата, если бы только дошли до избирательного участка**** [10].

Яркой иллюстрацией этого эффекта стал эксперимент, проведенный Ли и его коллегами. Они просили студентов-волонтеров пройти по студгородку с рекламным щитом, содержащим определенную надпись (например, «Посетите ресторан Джо»), и отмечать реакцию окружающих. При этом студентам была дана возможность отказаться от участия, если они этого не хотели (и прийти к началу следующего эксперимента). После того как от каждого студента был получен ответ — согласие или отказ, — его просили оценить частоту согласия среди остальных участников, а также порассуждать о том, какие личные качества присущи принявшим предложение экспериментатора и какие — отказавшимся.

Как и ожидалось, оценки уровня согласия и выводы о личных качествах заметно отличались в обеих группах участников. Те, кто соглашался ходить со щитом, полагали, что согласие встречалось чаще, чем отказ, и мало что интересного говорило о свойствах соглашавшегося. Те же, кто отказывался, думали, что отказ встречался чаще, чем согласие, и предполагали, что именно согласие могло сообщить нечто важное о человеке.

Несложно понять, какую роль в этом играет наивный реализм. Кто представлял себе ношение рекламного щита в благоприятном свете (считал, что прогулки не станут особенно привлекать внимание, готов был говорить встреченным знакомым о своем участии в психологическом эксперименте — знакомые даже их подбодрят!), как правило, соглашался на просьбу экспериментатора и полагал, что большинство остальных «нормальных» студентов сделают так же. Для таких людей отказ от предложенной задачи, от опыта, сопутствующего ее выполнению, скорее всего, говорил бы о неуступчивости, зажатости или другом отклонении от нормальности.

Наоборот, те, кто представлял себе ношение щита в менее позитивном свете (представлял, например, что придется проходить сквозь толпу насмешников, показывающих пальцем, видеть, как знакомые качают головой и стараются отвести глаза, пытаясь молча пройти мимо), — эти студенты, вероятнее всего, отказывались от предложения экспериментаторов и рассчитывали, что другие тоже откажутся. Для них согласие на ношение рекламного щита скорее свидетельствовало о чем-то эксцентричном или негативном (излишняя покорность, склонность производить впечатление, любовь к паясничанию).

Принципиальная динамика этого эффекта известна давно — она была выявлена одним из первопроходцев социальной психологии Соломоном Эшем, который подчеркивал важность различения между «суждениями об объекте» и «объектами суждения» [11]. Оценивая ответы других, люди часто не учитывают, что другие могут реагировать на иной набор «фактов» и «обстоятельств».

Подтверждение этой динамики было получено в нескольких экспериментах, проведенных Томом [12]. Если эффект ложного консенсуса рождается из неспособности осознать, что другие люди могут реагировать на другой набор «объектов суждения», то этот эффект должен достигать максимума, когда некий спорный вопрос предоставляет больше свободы для различных интерпретаций, уточнения деталей и преодоления двусмысленности. Чтобы проверить это умозаключение, независимое жюри попросили проранжировать вопросы, использованные в прежних проведенных Ли исследованиях эффекта ложного консенсуса, по критерию двусмысленности и разбросу возможных интерпретаций. Как и ожидалось, вопросы, дающие наибольшую свободу для толкования: «Склонны ли вы к соперничеству?», «Какой процент членов вашей группы склонен к соперничеству?» — порождали больший эффект ложного консенсуса, чем те, что почти не оставляли такой свободы: «Являетесь ли вы первым или более поздним по порядку рождения ребенком?», «Какой процент членов вашей группы является первыми по порядку рождения детьми?»

Позже Том провел еще одно исследование, источником вдохновения для которого стали жаркие споры о достоинствах популярной музыки разных эпох, иногда вспыхивающие между ее поклонниками. Участникам этого исследования задали вопрос: какое музыкальное десятилетие они предпочитают — 1960-е или 1980-е; после чего их просили оценить процентное соотношение предпочтений в их группе. Как и ожидалось, по мнению любителей музыки 1960-х, людей, которые разделяют их предпочтения, оказывалось больше, чем полагали те, кто предпочитал музыку 1980-х. И наоборот, по мнению любителей музыки 1980-х, людей, которые разделяют их предпочтения, оказывалось больше, чем думали те, кто предпочитал музыку 1960-х.

Далее исследование перешло к выяснению источника этих разногласий, и участников просили назвать конкретные примеры музыки, которую они имели в виду, оценивая долю своих единомышленников. Те, кто предпочитал музыку 1960-х и полагал, что большинство в группе предпочитает то же самое, приводили в пример музыкантов 1960-х, которых независимые эксперты оценивали высоко (The Beatles, The Rolling Stones), и музыкантов 1980-х, которые нравились независимым экспертам куда меньше (Judas Priest, Джон Мелленкамп). Те, кто предпочитал музыку 1980-х, называли совсем другие примеры (Herman’s Hermits и The Ventures как образец музыки 1960-х, Брюса Спрингстина и Майкла Джексона — музыки 1980-х).

Иными словами, предпочтения испытуемых, конечно же, отражали разницу во вкусах. Но они также показывали, какие конкретные примеры приходили на ум при ответе на уточняющий вопрос, и при этом испытуемые не осознавали, что, оценивая наиболее вероятные ответы других членов группы, они сами наполняли содержанием две предложенные категории.

Та же динамика работает и в политической культуре. Проблемы и события, являющиеся предметом социальных, политических и этических споров, неизбежно толкуются разными людьми по-разному. Это наглядно иллюстрирует исследование того, как увидели люди с противоположных концов политического спектра столкновение между пикетчиками и полицией. Это же иллюстрирует и противоположная реакция со стороны левых и правых, когда речь заходит об абортах, применении оружия полицейскими или об обращении с узниками тюрьмы в Гуантанамо.