Игры тестостерона и другие вопросы биологии поведения - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Сапольски cтр.№ 46

Страница

Пациент: Это все многосложные слова.

Терапевт: Что-нибудь еще?

Пациент: Во всех них есть буквы с закруглениями.

Для шизофреников речь не идет о лесе и деревьях. Они привыкли видеть одну лишь кору.

Шизофреники также склонны к бредовым идеям, они помещают себя в ситуации и делают ложные утверждения, в которые сами верят. («Знаешь про Великую Китайскую стену? Это я придумал. Император вечером ко мне зашел с картой, и я сказал – пусть проходит вот здесь».) С этим связана и определяющая черта заболевания – галлюцинации, в основном слуховые. И с этим же связана склонность многих шизофреников к всепроникающей богатой паранойе. («Что общего у яблок, апельсинов и бананов? Во всех них подслушивающие устройства».)

Добавьте к этому некоторые другие свойства болезни, не касающиеся мышления, – обеднение эмоций, болезненную социальную изоляцию, склонность к актам самоповреждения и к самоубийству – перед вами одно из величайших несчастий, которое может постигнуть человека.

Вы можете спросить, почему вообще существует шизофрения (а она встречается у всех народов этой планеты). У заболевания есть генетическая составляющая (я имею в виду современный взгляд на поведенческую генетику, когда нельзя говорить об одном гене, который неизбежно вызывает шизофрению, но только о множестве генов, которые делают носителя более чувствительным к факторам среды, запускающим шизофрению). Заболевание передается по наследству. Исследования приемных детей показали, что это свойство чаще встречается у биологических родственников, чем у приемных. Теперь молекулярные биологи ищут конкретные гены, последовательности ДНК, связанные с этой болезнью.

Получается, если у болезни есть генетическая составляющая (неважно, насколько малая), то, когда мы спрашиваем: «Почему существует шизофрения?», мы на самом деле спрашиваем: «Почему ген(ы), связанные с шизофренией, сохранились в процессе эволюции, а не были вытеснены из генофонда человека естественным отбором?»

Как нас всех учили в школе, эволюция – это процесс, в котором генетические свойства передаются новым поколениям и распространяются, только если дают преимущества. Когда-то давно, когда у жирафов были такие же короткие шеи, как у большинства млекопитающих, у одного из них по генетическим причинам шея выросла чуть длиннее. Этот жираф мог дотягиваться до более высоких листьев, хорошо питался, размножался… и теперь по саванне разгуливают его длинношеие потомки. Примерно так и работает эволюция, рассказали нам. Но в чем тогда эволюционное преимущество генов шизофрении? В строгом эволюционном смысле шизофреники непригодны, они меньше размножаются, передают меньше копий своих генов, чем здоровые особи. Почему же тогда эта болезнь сохраняется в популяции?

Ответ, вероятно, лежит в том аспекте генетики, который тоже преподавали в школе. Иногда генетические свойства проявляются в разной степени – проявление в полную силу может быть невыгодным, но умеренная версия, встречающаяся у родственника, может давать большое преимущество. И если масштаб и частота выгодной формы перевешивают пагубную, то отбор будет благоприятствовать сохранению этого свойства в популяции. Классический пример – серповидноклеточная анемия, поражающая людей африканского происхождения. В своем крайнем проявлении это смертельное гематологическое заболевание, но его менее острая форма защищает от малярии. Есть данные о похожих свойствах болезни Тея – Сакса у евреев-ашкенази. Это смертельное неврологическое заболевание в более мягкой генетической форме, как говорят некоторые данные, дает защиту от туберкулеза. Есть также предположения, что ген муковисцидоза защищает от холеры.

Может быть, похожим образом дело обстоит и с шизофренией. Какова была бы ее мягкая, выгодная форма? Как упоминалось в первом очерке, эта форма теперь называется шизотипическим расстройством личности. Шизотипики не то что дисфункциональные одиночки-шизофреники. Они чаще выбирают профессии и увлечения, не связанные с общением с людьми, они держатся в стороне, у них мало близких друзей. Это смотрители маяков и пожарных башен, киномеханики. У шизотипиков нет разветвленных бредовых идей и галлюцинаций. Бессвязность их мыслей и поведения намного умереннее, они склонны к тому, что сегодня называется метамагическим мышлением. Они могут чрезмерно интересоваться фэнтези и научной фантастикой, верить во что-нибудь паранормальное вроде экстрасенсорики и левитации. Они часто сообщают о странных опытах восприятия – видениях или контактах с духами. Или могут твердо и предметно верить в какие-то религиозные догмы: Иисус буквально ходил по воде, патриархи жили по 900 лет, сотворение мира за семь дней – и это не иносказание, а сообщение о точных фактах. Шизотипическое расстройство личности впервые было определено именно среди близких родственников больных шизофренией, то есть у тех, чьи гены частично совпадают с генами шизофреников.

Важно понимать, что эти свойства не считаются признаками настоящего душевного заболевания, в обиходном смысле «сумасшествие» ближе всего к тяжелому психозу или шизофрении. Солидные бизнесмены могут украдкой пробираться на слеты фанатов «Стартрека», заслуженная актриса может написать бестселлер о своих прошлых жизнях, первая леди может консультироваться у астрологов, но о ней все равно будут писать в модных журналах со всей серьезностью.

Кто такие шизотипики? Не одиночки, которые крутят ручку кинопроектора, чувствуя присутствие Элвиса в зале. Кем были шизотипики доиндустриального общества, на протяжении 99 % истории человечества? Вот в чем разгадка. В 1936 году Радин первым высказал мысль, что многие шаманы, ведуны, знахари и знахарки «полубезумны».

Все сходится. Шаманы – зловещие и харизматичные религиозные лидеры племенной жизни, те, кто садится говорить с умершими предками, кто уходит пожить отшельниками в пустыне, чьи хижины стоят наособицу, кто проводит ночи, превращаясь в волков, медведей и гиен, те, кто заводит экстатические танцы, говорит на неведомых языках и передает пожелания богов.

Радин первым обратил внимание, что в западном обществе шаманы, на взгляд психиатра, выглядели бы подозрительно. «В мирах примитивных народов некоторая степень эмоциональной неустойчивости и обостренной чувствительности всегда считалась необходимым качеством знахаря и шамана». Он наградил шамана ярлыком, который (судя по моему знакомству с психиатрическими текстами того времени) изобрел сам – «невротически-эпилептогенный». Этот термин отражает странную и трагическую главу истории психиатрии, в которой эпилепсия считалась скорее психическим, чем неврологическим заболеванием и ауры перед припадками приравнивались к аурам и галлюцинациям у шизофреников.

Важно, что Радин указал не только на «полубезумность» шаманов, но и на то, что их неустойчивость была творческими зачатками будущих религиозных норм. «[Шаман показывает, что одержим духом] публично разыгрывая свой личный опыт – опыт человека, страдающего от определенного психического расстройства. Его проекции, галлюцинации, путешествие сквозь время и пространство, таким образом, становятся драматическим ритуалом и служат прототипом будущих представлений о религиозном пути к совершенству». Если вы стремитесь сформировать веру в сверхъестественное для будущих поколений своего общества, не помешает немного полубезумного вдохновения.

Страница