Глебов глубоко вдохнул и оттолкнулся от закачавшегося забора… Но до земли не долетел. Под ним оказалось что-то жесткое. Он почувствовал, что его несут. В следующую секунду он уже летел головой вперед из кустов.
– Эй, кто там?
В сторожке рядом с воротами загорелся свет, распахнулась дверь, на пороге появилась кряжистая фигура.
– Кто здесь ходит? Отзовись!
Залаяла собака.
Глебов откатился обратно в кусты, больно ударился спиной обо что-то острое. Его пальцы наткнулись на холодный камень.
И уже зная, кто может стоять за его спиной, чье это место у ворот, Васька прыгнул вперед и, стараясь не забираться глубоко в зелень, по дорожкам помчался искать свой корпус.
В одноэтажном светлом корпусе было темно, даже у вожатых не горел свет. Глебов осторожно поднялся на крыльцо, прижался лбом к стеклу двери. Сначала ничего не было видно, а потом из темноты на него надвинулось что-то белое. Он даже не понял, что это такое, приняв за собственное отражение. Но приблизившееся лицо было не его. Круглое, белесоватое, с черными провалами рта и носа, с ярко горящими глазами. Оно внимательно смотрело на него и слегка кивало.
Васька отшатнулся. Лицо качнулось в сторону и поплыло по коридору. На его месте оказалась встревоженная физиономия Щукина.
Как только он распахнул дверь, в коридоре зажегся свет, в душевой громко запели. Васька оттолкнул Серегу и побежал к палате. Но далеко не ушел.
– Стойте!
Хлопнула дверь. К ребятам шел хмурый Максим.
– Ты где был? – прошипел Серега, пока вожатый пересекал длинный холл.
– Макароны ел, – огрызнулся Васька, отпихивая от себя друга.
– Я-то все думал, – Максим сверкнул глазами на притихших приятелей, – кто это в нашем корпусе все время свет включает? А это вы, неуловимые братцы-кролики.
– Чего это мы? – состроил недовольную рожицу Глебов. – Чуть что – сразу мы. Я только сейчас в коридор вышел.
В душевой запели, потом там что-то упало, полилась вода.
Максим прыгнул к туалету, дернул дверь.
В кабинке душевой на полу лежал небольшой магнитофон и оглушительно орал, сверху на него лилась вода. От этого вместо музыки слышались треск и писки. Неожиданно орущий аппарат чихнул и замолк.
Максим медленно завернул кран.
– Так, идите спать. Завтра поговорим.
Ребята пожали плечами и послушно пошли к своей палате.
Но утром Максим с ними не поговорил.
Весь четвертый корпус разбудили не пронзительные позывные горна, а бешеный стук в дверь.
На пороге стоял вожатый первого отряда со смешным именем Платон. Был он хмурым и взъерошенным.
– Твои архаровцы статую обратно приволокли? – сердито спросил он стоящего в холле в окружении высыпавших из палат ребят Максима. – Если они такие сильные, то пускай и несут ее обратно.
– Какую статую? Ты о чем? – сонный Максим ничего не понимал.
– Барабанщица опять в клубе стоит!
– Ну, и кто это сделал?
Максим расхаживал перед выстроившимся отрядом. Выражение лица у него было не предвещающее ничего хорошего.
Отряд насупленно молчал.
– Щукин, Глебов, вы ничего не хотите сказать?
Васька исподлобья бросил взгляд на вожатого и ухмыльнулся.
«Конечно, сейчас на нас все это и повесят», – мрачно подумал он.
– Что ж, если никто не признается, то уносить ее обратно будете все вместе. Пошли в клуб.
Барабанщица стояла там же, что и во время концерта, в глубине сцены, на шее у нее болтался порванный галстук. Палочек и части лица не было.
Глебов протер глаза и толкнул Щукина. Тот кивнул.
– Это была не она, – прошептал Серега. – У той, ночной, пилотки не было.
Василий вгляделся в статую. Голова у него закружилась, ему показалось, что сейчас на сцене стоит не одна барабанщица, а две, причем вторая почти совсем развалилась.
Он нервно сглотнул. Видение пропало.
– Ну что, – подталкивал сзади ребят Максим. – Взяли, понесли. Хватит стоять! Работаем! Нам еще на завтрак идти.
– Чего сразу мы? – запоздало поинтересовалась Гусева, удобнее усаживаясь на грязной сцене. – Может, это первый отряд притащил.
– Кто притащил, я знаю, – загадочно произнес Максим, глядя в потолок. – Но он ведь не сознается. Так что несем все вместе.
– Ничего себе! – Андрюха Васильев постучал по постаменту. – Тут человек десять должны были тащить, а ты говоришь, что один не сознается.
– Он вчера был в ударе. Да и не один он был. – Максим гневно глянул на притихших приятелей. – Все, взяли!
– Щука, – зашептал Васька. – А вдруг это те двое притащили?
– Какие?
– Из первого отряда. Ну, помнишь, в беседке.
– Точно! Это не она! – обрадованно воскликнул Серега. – Ночью другая была. Помнишь? У нее еще все лицо было разбито. А эта целенькая почти.
– Нам показалось. – Глебов внимательней всмотрелся в статую. – Здесь второй нет. Давай найдем тех, из первого отряда, и спросим. А то нам что-то много всего кажется последнее время. Те парни вчера ее видели? Видели. Вот пусть и расскажут нам все.
– Ага, видели… – усмехнулся Щукин. – Только, если мне не изменяет зрение, это не они ее схватили, а она их.
– Ты хочешь сказать, что не барабанщица должна здесь стоять, а те двое?
– Стали бы они здесь стоять, жди!..
– Зачем же она сюда пришла?
– Ты совсем больной? Не приходила она. Она же статуя! Как она ходить будет? Пошутил кто-то.
– Ничего себе шуточки! Что же мы тогда видели?
– Черт его знает! Я не понял.
«Нет, здесь что-то есть», – решил про себя Василий, но спорить с приятелем не стал. Смысла не было спорить. Все еще было слишком уж непонятным.
Пока друзья препирались, под бдительным надзором Максима мальчишки снесли статую со сцены и поволокли на улицу.
– Не туда. – Притворно кряхтя и охая, ребята уже развернулись в сторону хоздвора. – Несите к болоту. Мы ее утопим, чтобы доставать было тяжелее.
– Не надо! – Васька подбежал к вожатому. – Не надо ее топить, она может обидеться.
– Ты чего, Глебов, заболел? – Макс отпихнул от себя напирающего подопечного. – Спать надо по ночам, а не барабанщиц таскать. Тогда не будет в голову всякая чушь лезть.
– Так это он?
Ваську так огрели по спине, что он покачнулся. За ним стояла Гусева и уже заносила руку для следующего удара. Глебов пригнулся. Потеряв равновесие, Гусева полетела вперед. Для ускорения Васька поддал ей под зад.