Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки - читать онлайн книгу. Автор: Борис Колымагин cтр.№ 45

Увы, в понимание церковных границ святитель вносил идеологическую составляющую. Разумеется, этим грешила вся «сергианская церковь». Она, например, стремилась во всем ущемить интересы Зарубежной церкви и часто ни во что не ставила ее таинства. Делалось это не только по указке властей, но и от чистого сердца. К раскольникам справа и слева Лука относился очень строго – в духе борьбы партии большевиков с левыми и правыми уклонистами. И неизменно требовал от побывавшего в другой юрисдикции клирика покаяния, не обращая внимания на драматизм времени.

Особого слова заслуживает отношение архипастыря к «вождю всех народов» И.В. Сталину. Казалось бы, о чем здесь говорить – они антиподы: один был жертвой, другой палачом. Один страдал за веру, другой пытался ее искоренить. И даже в первые послевоенные годы, в период «сталинского возрождения» религия оставалась под жестким прессом атеистического государства. В то же время святой согласился принять Сталинскую премию, в проповедях призывал чтить «вождей народа нашего» и в частных разговорах не позволял себе негативных высказываний о генералиссимусе.

Конечно, все это можно объяснить заботой архипастыря об интересах Церкви и его осмотрительностью. Он считал, что сталинизм – это надолго, очень надолго. И верующим нужно находить свою нишу в советском обществе, становиться его органической частью. К слову, и отказ от соборности 1920-х годов связан в практической деятельности Луки с пониманием того, что в условиях тоталитаризма Церкви нужен сильный руководитель. Что же касается Сталина, то можно не сомневаться в том, что если бы «вождь всех народов» покаялся в своих злодеяниях, то святой врач заключил бы его в свои объятия.

Но в том-то и дело, что «эффективный менеджер» до конца оставался прагматиком и ни у кого прощения не просил. А раз так, то и простить его невозможно. Потому что прощать в данном случае могут только жертвы. Мнение наследников – дело десятое.

Число священников в Крыму примерно соответствовало числу действующих храмов и в разные годы колебалось от 70 (в первые послевоенные) до 30 и даже менее (1). В относительно стабильные пятидесятые оно замерло где-то в районе 55.

Большинство священников редко общались друг с другом. Епархиальные собрания проходили нечасто, реже чем раз в год. А приезжать в гости в другой приход и сослужить пресвитеры не имели права. Таким правом обладал только правящий епископ и благочинные, которых в Крыму было четыре (2). У архиерея было еще одно важное право: он мог допускать к сослужению приехавших из других областей священников и архиереев без специального разрешения уполномоченного СДРПЦ (3).

Нередко архиепископ Лука приглашал священников «на переподготовку» в Троицкий кафедральный собор (4). Но чаще всего для поддержания связи прибегал к помощи посланий и деловых писем. Иногда сам посещал храмы. Чаще, однако, это делали благочинные.

Большинство крымского духовенства (52 из 59 в 1953-м) находилось в оккупации, и за ними тянулся длинный шлейф подозрений. Репрессированных среди них было 8 человек (5). Власти старались не допускать бывших заключенных к общественному служению (6). Нередко за первым арестом священника следовал второй арест и ссылка. Об этом мы узнаем из слов Луки, который посетил уполномоченного 5 мая 1951 года: «Он высказал жалобу и обиду на то, «что у него в Епархии очень тяжелое положение с кадрами, священников не хватает, несколько приходов продолжительное время находятся без священников и заместить их некем. Что самых лучших его священников арестовали и выслали на пожизненную высылку, только за то, что они ранее отбывали наказание». Назвал Дубровина Сергея, Рогова Михаила, Безродного Григория и Ковшика Стефана и еще повторил, что это были его самые лучшие священники» (7).

В 1956 году, во времена «оттепели», некоторые прибывшие в Крым из заключения священники получили место. Архиепископ Лука назначает о. Григория Афанасьева настоятелем храма в селе Почтовое, о. Евгения Руденко настоятелем Всехсвятской церкви в Феодосии. Представитель СДРПЦ «на всякий случай» фиксирует их настроение: «Священник Афанасьев говорит, что он болен легкими, так как много претерпел в заключении. Хотя он сам не высказывает недовольства, что его напрасно будто бы осудили, но это чувствуется» (8). «Руденко всего 44 года, но он имеет сильную глухоту. Читает газеты, журналы, интересуется политикой и считает, как видно, себя патриотом, чему можно поверить» (9). О. Евгений интересует уполномоченного «не только как священник, но и как бывший лектор Крымского областного лекционного бюро» (10). Однако послужить им долго не удалось. С началом хрущевских гонений о. Евгений был почислен за штат (1959 год). О. Григория сняли с регистрации в 1961 году за то, что он «окрестил двух детей-пионеров и одного октябренка без согласия на то отца коммуниста и матери комсомолки» (11).

В начале 1959-го в штате Крымской епархии числилось 13 ранее осужденных клириков (12). Кроме пресвитеров в клире значились дьяконы, впрочем, их было немного – всего 2–3 человека.

Большинство священников имело преклонный возраст. Так в 1953-м до 40 лет было 5 батюшек, от 40 до 55 – 7, старше 55–48. Рукоположенных после войны было 19 (13).

Интересно, что 16 пресвитеров посвятил в сан сам архиепископ, «который выискивал лиц для посвящения в священники всяческими способами, как путем обращения к мирянам в проповедях, дачей заданий священникам и т. п., поэтому в составе духовенства имеются врачи, портные, педагоги, механики, бухгалтеры» (14).

В епархии постоянно ощущался небольшой недостаток в служителях алтаря, и Лука обращался к архиереям с письмами, в которых просил не используемых ими священников направлять в Крым (15).

23 священника, то есть 43 %, (в 1953-м) имели среднее духовное образование: цифра для СССР не такая уж маленькая. И все-таки образовательный ценз духовенства был невысок. Высшее светское образование получили только 3 пресвитера, среднее – 13, начальное – 14 (16).

«Лука почти всех служителей культа (за исключением 6) неоднократно перемещал из одной церкви в другую, а отдельные священники перемещались по 4–5 раз и более» (17).

Комментируя это сообщение уполномоченного, можно, конечно, посетовать на оскудение общинной жизни, на отступление от канонических норм древней церкви. Но, с другой стороны, необходимо заметить, что без сугубо армейского подхода многие приходы пришлось бы закрыть. По существующему положению храмы, где священник отсутствовал более полугода, подлежали ликвидации. Таким образом в 1949 году было закрыто 4 церкви.

«В этом же году также все время 3–4 церкви не действовали за отсутствием священников; боясь того, что они могут быть закрыты, Лука делает так: если в Найденовке церковь не действует за отсутствием священника месяца 3–4, тогда он переводит в нее священника из Емельяновки, а месяца через 3–4 в Емельяновку переводит из Ново-Ивановки и так далее. Это один его метод сохранения количества церквей, другой – это выдача духовенству и церквам ссуд и дотаций» (18).

Странно, почему Московская патриархия не настаивала на возможности мирянских богослужений в храмах, где долгое время отсутствовали священники. Ведь в таком случае регистрации подлежал старший на молитве. Старообрядческие поповские приходы имели возможность именно такой регистрации. Видимо, новая инквизиция в лице СДРПЦ не допускала даже мысли об этом. Всерьез о мирянском богослужении церковное руководство заговорило только в 2011 году. На Архиерейском соборе был утвержден документ, согласно которому миряне могут совершать «беспоповские» службы.