Природа зла. Сырье и государство - читать онлайн книгу. Автор: Александр Эткинд cтр.№ 94

Забастовка – оружие пролетариата

Взрывной рост населения и его концентрация в промышленных городах, так характерные для XIХ и ХХ веков, были прямым следствием угольной революции. Как мерзнущий человек льнет к печке, так население сосредотачивалось в городах, близких к шахтам. В конце XIХ века Альфред Маршалл, отец экономической географии, объяснил пользу огромных промышленных агломераций, росших рядом с шахтами. Промышленные зоны подчинялись эффекту масштабирования: чем больше они были, тем дешевле была их продукция. Соседние фирмы выигрывали от общего рынка рабочей силы и обмена знаниями, но больше всего от общих путей доставки сырья. На единицу металла уходит меньше руды, чем угля, поэтому руду возили на угольные бассейны. Металлургические комплексы Рура, Силезии, Донбасса, Пенсильвании, нижнего Урала росли рядом с угольными шахтами. Не имевшие ни стен, ни набережных, эти угольно-промышленные агломерации развивались иначе, чем старые города. Определив облик промышленного мира, они так и не стали столицами. В колониальную эру космополитические центры мировых империй – Венеция, Амстердам, Лондон, Нью-Йорк, Санкт-Петербург – выросли из военно-торговых портов. Власть оставалась в них и в промышленную эпоху, избегая слишком близкого контакта с углем и углекопами: от них, грязных и беспокойных, лучше было держаться подальше.

Трудоемкий в добыче и транспортировке, уголь благоприятствовал таким формам политической организации жизни, в которых главную роль играли сами рабочие, – забастовкам, профсоюзам и социал-демократическим партиям. В Англии организация профсоюзов на месте старых гильдий произошла сначала у шахтеров и потом у текстильщиков; по количеству дней в году, потраченных на забастовки, первыми были шахтеры, потом следовали металлурги, потом текстильщики. Усовершенствование паровых машин продолжалось полтора столетия, прежде чем их начали массово использовать вне угольных шахт, и прежде всего на хлопчатобумажных фабриках. Это и была Промышленная революция – феномен глобального значения, но английского происхождения. Сами шахты она затронула меньше других производств. Несмотря на технический прогресс, продуктивность шахтерского труда менялась мало и медленно. В XVII веке английский шахтер отбивал кайлом и поднимал на поверхность 200 тонн угля в год; к 1913-му, когда был достигнут абсолютный максимум добычи в Великобритании, средняя производительность равнялась 260 тоннам в год. Душевая производительность британских зерновых хозяйств за это время выросла в четыре раза. В шахтах и на подъездных путях появилось много новых машин, но их все надо было налаживать, обслуживать и ремонтировать в нестандартных условиях. При всех вложенных капиталах шахтерский труд слабо подвергался специализации, которая обеспечивала рост производительности. На пике производства число шахтеров в Великобритании превысило миллион.

Фридрих Энгельс, посетивший английские шахты в начале 1840-х, рассказывал о тяжкой работе в темноте и опасности. Рабочий отбивал своим кайлом уголь, лежа на боку или стоя на коленях. Женщины и дети оттаскивали ящики, запрягаясь цепью, проходившей между ног, они часами ползли в грязной воде. Все это вызывало болезни и раннюю смерть. Шахтеры работали малыми группами в несколько человек, у них не было коммуникации с землей. Ошибка товарища вела к верной гибели. Земля к западу от Бирмингема получила название «черной страны»: ее всю покрывала угольная пыль. Возможно, работа под землей была и не опаснее, чем работа на море, но чувство контроля над ситуацией у моряков было выше; соответственно, меньше было и страха. Обратной стороной страха было чувство солидарности, которое у шахтеров было сильнее, чем в любой другой профессии. Лучше знакомый с текстильщиками, Энгельс с восхищением рассказывал о коллективной самоорганизации, которую видел среди английских шахтеров. Все же ядром рабочего движения он считал текстильные фабрики Ланкастера; за ними была традиция луддитов, ломавших еще шерстевязальные машины. «Коммунистический манифест» говорит не о шахтах, но о фабриках, и его авторы представляли себе пролетариат как фабричных рабочих. Но если по Европе и ходил призрак, то был призрак шахтера.

География угля, распространенного по всему Северному полушарию, – один-два бассейна на каждую большую страну – делала огромные политические сообщества зависимыми от шахтерских центров. Они не становились столицами, но были связаны с ними важнейшими транспортными путями. Такая география локализовала социальные отношения: пока рабочий класс сосредотачивался в Бирмингеме, Руре, Донбассе и Пенсильвании, торгово-бюрократическая элита расширяла влияние в Лондоне, Берлине, Петербурге и Нью-Йорке. Никогда раньше – ни в эпоху морской торговли, ни в эпоху речных заводов – эта конфигурация не была такой ясной и однотипной для разных стран. И она же сделала политическую власть в столицах уязвимой для забастовок в угольных агломерациях. Огромные массы организованного пролетариата, сосредоточенные в этих провинциальных центрах, получили особый, ни на что не похожий источник политической власти: забастовку.

Забастовка 1842 года на Британских островах была одним их первых таких событий в истории – и одним из самых массовых. Начавшись среди шахтеров, акция распространилась на текстильщиков; в ней участвовали полмиллиона человек – каждый второй рабочий Великобритании. Стачка была подавлена силой, власти применяли оружие, полторы тысячи рабочих оказались под судом. В 1844 году в двух графствах Северной Англии снова бастовали 40 000 углекопов, оставив Ньюкасл без угля. Эти забастовки были решающими в развитии чартизма – организованной борьбы шахтеров и других рабочих за демократические права. Первым требованием чартистов было всеобщее мужское голосование. Попыткой национального объединения трудящихся стала Ассоциация шахтеров и моряков, существовавшая в начале 1850-х. В 1888 году была создана Федерация шахтеров Великобритании. Через двадцать лет борьбы она добилась восьмичасового рабочего дня для всех, кто работал под землей. Но шахты становились все глубже и, значит, опаснее. В 1896 году обрушилась шахта Твин в Пенсильвании; погибли 58 рабочих, почти все были недавними иммигрантами; причиной был просчет в конструкции креплений. В следующем году бастовали углекопы пенсильванской шахты Латтимер, тоже из Восточной Европы. Шериф приказал открыть огонь, и 19 шахтеров погибли на месте. Эти катастрофы помогли созданию Объединенного профсоюза шахтеров, главной организации такого рода в Америке. В 1902 году американские шахтеры бастовали шесть месяцев. Используя штрейкбрехеров, владельцы возбуждали этнический конфликт: они завозили на шахты недавних мигрантов-славян, согласных на более низкие зарплаты, и вытесняли англоязычных шахтеров. В том же году шахтеры начали генеральную забастовку в Бельгии: одним из требований было всеобщее избирательное право. В 1905 году стачки горняков остановили Рурский бассейн в Германской империи и Донецкий бассейн в Российской. В 1906-м случилась катастрофа на угольной шахте Курьере во Франции, от взрыва погибло больше тысячи шахтеров; за этим последовала всеобщая забастовка в Париже. Самая большая катастрофа произошла в 1942 году на шахте Бензиху в Китае, там погибли полторы тысячи человек.

Угольные шахты были на всех континентах. Почти весь уголь потребляли внутри стран, которые его производили; его постоянно перевозили с шахт на заводы, но редко транспортировали на большие расстояния. В этом уголь противоположен колониальному сырью, такому как сахар или хлопок, и нефти. Протекционистская, замкнутая в национальных границах экономическая модель XIХ века – идеал Листа, Бисмарка и Витте – была основана на угле. На него же пытались опереться и новые империи. В начале ХХ века везде, от Цейлона до Флориды, британский флот держал угольные станции, чтобы заправлять пароходы. Это помогало сохранять мировую гегемонию; к примеру, российские корабли, следовавшие в Тихий океан во время Русско-японской войны, не могли использовать британские станции, союзные японцам. Броненосцы до предела грузились углем, но его не хватало. «Весь переход от Танжера до Мадагаскара был беспрерывной угольной операцией», – рассказывал участник похода. Военные моряки первыми поняли недостаток угля: он слишком тяжел. Пароходы не стали автономными, какими давно были парусники; поэтому многие пароходы сохраняли паруса. Угольные станции были уязвимы для атак с суши. И наконец, поставки угля были зависимы от протестов в шахтерских городах.