Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Брукс cтр.№ 50

Это явно слишком широкое обобщение, но Нисбетт и многие другие ученые подкрепляют его результатами убедительных экспериментов и наблюдений. Говоря с детьми, англоговорящие родители чаще употребляют существительные и выделяют категории. Корейские родители чаще произносят глаголы и выделяют отношения . Пересказывая видеоролик, в котором изображалась сложная сцена в аэропорту, японские студенты упоминают намного больше второстепенных деталей, чем американские .

Когда испытуемым предъявляли изображения курицы, коровы и травы и просили сгруппировать изображения по категориям, американские студенты объединяли в одну группу курицу и корову, потому что обе они – животные. А китайские студенты объединяли корову и траву, потому что корова ест траву и, таким образом, имеет к ней более непосредственное отношение . Американские шестилетние дети, рассказывая о том, как они провели день, употребляют местоимение «я» в три раза чаще, чем их китайские ровесники .

Эксперименты, проведенные в этой области, отличаются большим разнообразием. Если испытуемым предъявляют запись спора матери и дочери, то американцы по большей части принимают чью-то сторону и пытаются обосновать ее правоту. Китайские испытуемые старались найти достоинства в позициях обеих сторон. Если испытуемых просили рассказать о себе, то американцы были склонны подчеркивать качества, выгодно выделявшие их из общей массы , а азиаты подчеркивали качества, объединяющие их с другими, и говорили о своих взаимоотношениях с окружающими. Если испытуемым надо было выбрать один из трех компьютеров (у одного – большая оперативная память, у второго – более мощный процессор, а третий занимал среднее положение между первыми двумя), то американец сначала решал, какая именно характеристика ему нужна, а потом делал выбор. Китайцы же, как правило, выбирали третий компьютер, обладавший обеими характеристиками, пусть и не в такой выраженной степени .

Нисбетт обнаружил, что американцы и китайцы по-разному «сканируют» мир, когда рассматривают его объекты. Например, глядя на Мону Лизу, американцы, как правило, задерживают взгляд на ее лице. Глаза китайца совершают больше саккадических (быстрых) движений, переводя взгляд с основного предмета на детали фона . Это позволяет им воспринять сцену в большей цельности. С другой стороны, есть исследования, показывающие, что жители Восточной Азии испытывают определенные трудности в различении выражений страха и удивления и содрогаются от отвращения, видя выражение гнева. Дело в том, что, рассматривая лица, азиаты гораздо меньше времени уделяют области вокруг рта .

Мексиканские и китайские родственники Эрики едва ли смогли бы отчетливо сформулировать, как именно влияет на них их культура. Они воспринимали эту культуру как комплекс смутных стереотипов, но при этом они отчетливо ощущали особенности своего мышления, чувствовали, что в этом стиле мышления воплощаются определенные ценности и заключается путь к успеху. Отказ от этих ценностей означает духовную смерть.

Идентичность

Родственники с обеих сторон убеждали Эрику не уезжать так далеко от дома. Любой молодой человек из среднего класса, такой, например, как Гарольд, просто пожал бы плечами и пропустил все эти увещевания мимо ушей. Разумеется, он поедет хоть на край света ради поступления в приличный колледж. Для людей круга Гарольда важнее всего личностный рост. Но для представителей мексиканской и китайской культур гораздо важнее семья. Эрика вдруг поняла, что ее привязанность к этим людям исключает любой выбор в пользу ее личности. Их предрассудки укоренились и в ее сознании тоже.

Кроме семей, были еще подруги детства. Самые старые и закадычные из них с порога отвергали ценности «Академии». Эрика выбрала один культурный путь, а они – другой, путь гангста-рэпа, дешевых тряпок и ярких побрякушек. Они решили – осознанно или нет – сохранить свою цельность аутсайдеров. Вместо того чтобы продаться культуре мейнстрима, они встали в оппозицию к ней. Эти дети – белые, черные, коричневые и желтые – поделили мир на культуру белых – скучную, подавляющую и «ботанскую» и культуру черных рэперов – эффектную, сексуальную, опасную и клевую. Чувство цельности и единства было для них важнее, чем будущие доходы (на самом деле это было просто оправдание их нежелания работать). Короче говоря, они предпочли скользить вниз по спирали контркультуры. То, как они одевались, ходили, сидели и разговаривали со взрослыми, вызывало, конечно, восхищение у их сверстников, но исключало какие бы то ни было успехи в учебе. Одним из маркеров самоуважения было грубить любому взрослому, который мог бы им помочь. Они говорили Эрике, что она дура, коли собралась в тот загородный клуб, где на нее все будут смотреть свысока. Она еще приползет назад, и нечего тут щеголять в своем розовом свитерочке выпускницы и шортиках цвета хаки. Они хотели быть богатыми, но одновременно ненавидели богатых. Она понимала, что они просто дразнят ее, но все равно расстраивалась.

Школа осталась позади, и Эрика впервые серьезно задумалась о своей жизни. Часы, проведенные за партой и книгами, как бы подернулись пеленой забвения. Зато она живо помнила, как тусовалась на улице и на спортплощадке, как валяла дурака с подружками, бегала на первые свидания, напивалась на пустыре за супермаркетом и, накурившись травы, прыгала через веревочку в клубе «Мальчики и девочки». Сколько времени было потрачено на то, чтобы избавиться от привязанности к этим трущобам, но она продолжала любить их с тем большей страстью, чем больше понимала всю их мерзость.

Лето после окончания школы – это время радостного отдыха, но для Эрики это было время разрыва с прошлым и обретения подлинного смысла жизни. Друзья дразнили ее «отличницей» или просто «денверской». «Смотрите-ка! Денверская пожаловала. На гольф на свой не опоздаешь?»

Естественно, в то лето она выкурила больше марихуаны, чем за всю предыдущую жизнь. Конечно, она чаще, чем когда-либо, встречалась с парнями. Она слушала Лила Уэйна ^[61] и мексиканскую музыку и делала все, чтобы восстановить в глазах квартала свою почти утраченную репутацию. Отношения с матерью тоже пошли кувырком. Эрика стала где-то шляться до трех часов ночи, ночевала неизвестно где и заявлялась домой за полдень. Мать уже не знала, имеет ли она еще право как-то контролировать жизнь дочери. Девочке было уже восемнадцать, но мать беспокоилась о ней больше, чем когда-либо. Все мечты, которые Эми связывала с Эрикой, грозили в один миг рассыпаться в прах. Могло случиться все что угодно – уличная перестрелка, арест за наркотики. Уличная культура вдруг восстала из могилы и готова была вновь сцапать ее дочь.

Однажды в воскресенье Эрика явилась домой после обеда. В дверях ее встретила мать – нарядно одетая и совершенно взбешенная. Эрика накануне обещала вернуться рано, чтобы утром вместе с матерью отправиться на семейный пикник, но обещание абсолютно вылетело у нее из головы. Эрика страшно разозлилась, когда ей напомнили ей об этом, и бросилась в свою комнату переодеваться.