Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Брукс cтр.№ 36

Эрика, которой предстоит провести немалую часть своей жизни с Гарольдом, вступила в эту жизнь в абсолютно иных условиях. В возрасте десяти лет ее чуть не арестовали.

Они с мамой переехали в квартиру ее приятеля, в квартал, застроенный муниципальным жильем. В квартале была недавно построенная школа со звучным названием «Новая надежда». Это было новое здание с новой баскетбольной площадкой, на щитах которой были новенькие кольца с новехонькими сетками, а в самой школе было несколько новеньких, с иголочки, классов для рисования. Ученики щеголяли в элегантной серо-коричневой форме. Эрика отчаянно хотела поступить в эту школу.

Мать взяла Эрику за руку и пошла с ней в отдел социального обеспечения, где они час просидели в очереди. Когда они, наконец, вошли в кабинет, служащая отдела сказала им, что Эрика не может даже участвовать в лотерее ^[50] на право поступить в «Новую надежду», поскольку они не числятся в списке жильцов этого района.

Социальные работники были измотаны бесконечными невыполнимыми просьбами и требованиями. Чтобы сделать свою жизнь хотя бы мало-мальски сносной, они выработали особую – резкую и авторитарную – манеру разговоров с посетителями. Не отрывая глаз от разложенных на столе бумаг, они быстро разбирались с просителями, которые неудержимым потоком текли через кабинет. Говорили сотрудники на муниципальном канцелярском жаргоне, которого не понимал никто, кроме них самих. Первым их побуждением было каждому сказать «нет».

В этом кабинете, где за столами сидели занятые люди в строгой деловой одежде, любая мамаша могла потерять всякие остатки уверенности в себе. Матери не понимали и половины из того, что им говорили, но боялись показать, как плохо они знают правила. Чтобы скрыть нервозность, они надевали маски апатии и равнодушия. Чаще всего они покорно выслушивали отказ служащих и уходили домой, а потом придумывали разные истории, чтобы объяснить подругам причину своего унижения.

Мама Эрики в этом отношении ничем не отличалась от других. Хотя они переехали в этот район уже три месяца назад, но у них и правда не было здесь никакого официального статуса. Квартира принадлежала другу, и мама Эрики не собиралась поднимать шум, чтобы не рисковать скандалом и тем, что ее выгонят на улицу. Когда социальная работница во второй раз повторила, что не может дать разрешения на поступление в местную школу, мать Эрики молча встала и собралась уходить.

Но Эрика не сдвинулась с места. Она живо представила себе, как мама, идя к автобусной остановке, на чем свет стоит ругает служащих отдела социального обеспечения, выплескивая гнев, который следовало бы выплеснуть здесь. Кроме того, эта тетка – настоящая сука. Она равнодушно жевала резинку и даже не подняла головы от своих бумаг, не посмотрела в глаза и не сделала попытки улыбнуться.

Когда мать встала и направилась к двери, Эрика покрепче вцепилась в подлокотники кресла.

– Я хочу в «Новую надежду»! – упрямо сказала она.

– Ты здесь не живешь официально, так что ты не имеешь права учиться в этой школе, – терпеливо повторила служащая.

– А я все равно хочу в «Новую надежду»! – у Эрики не было никаких аргументов и никаких логических доводов, только ярость от того, что мать была готова покорно проглотить все это дерьмо. Мать, слегка встревоженная, принялась уговаривать дочь встать и уйти. Но Эрика не хотела уходить. Вместо этого она еще крепче вцепилась в подлокотники. Мама потянула ее к себе. Эрика не поддавалась. Мать зашипела на дочь, исходя тихой яростью, пытаясь из последних сил избежать скандала. Но Эрика и не думала сдаваться. Мать резко толкнула ее, и кресло повалилось вместе с девочкой.

– Ты хочешь, чтобы я вызвала полицию? – бесстрастно осведомилась служащая. – Ты хочешь в дом напротив?

В доме напротив находился исправительный центр для малолетних правонарушителей.

Эрика продолжала цепляться за кресло, и скоро ее пытались оторвать от него уже три или четыре человека, включая охранника. «Я хочу в „Новую надежду“!» Девочка плакала, по ее лицу, превратившемуся в маску ярости, катились злые слезы. Наконец, взрослые отпустили девочку; тетка, пугавшая ее копами, продолжала орать на Эрику. В конце концов мать схватила Эрику в охапку и вынесла ее из кабинета.

Мама не стала ее ругать, она вообще не сказала ни слова. Домой они ехали молча. Вечером мама вымыла Эрике голову над раковиной, и перед сном они долго разговаривали о разных приятных вещах.

Эми, мать Эрики, оказалась на самой низкой ступени социальной лестницы изо всех членов своей семьи. Родители Эми приехали в США из Китая, и теперь семейство процветало. Но Эми не повезло. Она с юности страдала маниакально-депрессивным расстройством. В маниакальной фазе Эми была полна энергии, отличалась феноменальной работоспособностью и была образцовым представителем этнического меньшинства. Когда Эми было немногим больше двадцати, она по несколько месяцев проводила в различных колледжах, на обучающих курсах и в учебных центрах. Она получила диплом медсестры. Она овладевала компьютером, надеясь стать специалистом в области информационных технологий. При этом она успевала работать на двух работах и трудилась, не покладая рук, с фанатизмом своих предков – китайских крестьян.

В такие месяцы процветания Эми водила Эрику на шведский стол в ресторан «Золотой корраль» и покупала дочери новую одежду и обувь. Она старалась направлять жизнь Эрики и решала за нее, что ей носить и с кем ей дружить. Она говорила дочери, кого из ее друзей и подруг она не желает видеть (таких было большинство – ведь все они могли занести инфекцию). Эми заставляла Эрику много читать, чтобы она обогнала других детей. Эми даже учила дочку китайской каллиграфии: у нее в шкафу лежали кисточки и тушь. Эрика с восхищением смотрела, с какой легкостью и изяществом мать наносит на бумагу черты сложных и красивых иероглифов. Она и не предполагала в маме этих качеств. Эми говорила, что, когда пишешь иероглифами, начинаешь по-другому мыслить. Вдобавок к этому Эрика пару лет занималась конькобежным спортом.

Но потом мамин период активности сменялся депрессией, и наступали трудные времена. Из безжалостного начальника Эми за несколько дней превращалась в полное ничтожество, уступая Эрике роль матери. В квартире валялись пустые бутылки из-под рома и ликера, пол был усыпан травкой, а на зеркале виднелись следы кокаиновых «дорожек». Эми переставала мыться и пользоваться дезодорантами. Дом был полностью заброшен. Когда Эрика была совсем маленькой, а у Эми начиналась депрессия, она наливала в бутылочку «Пепси» и давала ее дочке, чтобы та, наконец, заткнулась и перестала орать. Когда Эрика подросла, мать в такие периоды с утра до вечера кормила ее сухими завтраками. Они подолгу питались одной только копченой колбасой из лавки на углу. Когда Эрике было девять лет, она уже умела вызывать такси, чтобы отвезти маму в больницу – из-за сильного сердцебиения, как она объясняла врачу. Эрика приучилась жить в темноте, ибо в периоды депрессии Эми запрещала открывать шторы и даже склеивала их скотчем.