Почему им можно, а нам нельзя? Откуда берутся социальные нормы - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Гельфанд cтр.№ 13

Международные опросы Гэллапа также показывают, что геям и лесбиянкам хуже всего живется в жестких странах, в частности в Южной Корее, Пакистане, Малайзии, Турции и Китае, тогда как в более свободных – например, в Австралии, Новой Зеландии и Нидерландах – к ним относятся более доброжелательно. В 2015 году в число наиболее дружелюбных по отношению к геям городов входили Сан-Франциско, Барселона, Амстердам, Сан-Паулу и Тель-Авив. В то же время травля и дискриминация геев-учащихся является широко распространенным явлением в Португалии и Турции, а в Иране и Афганистане гомосексуальная ориентация может иметь фатальные последствия – по шариатским законам однополая связь карается смертной казнью.

Возьмем другой, не столь ярко проявляющийся вид предрассудков – семейное положение. Вы холосты, состоите в браке или разведены? В более свободных культурах все это сравнительно неважно. В Голландии существует множество способов жить вместе, не вступая в брак, – например, можно зарегистрировать партнерские отношения или заключить договор о совместном проживании. Примерно половина голландских детей появляется на свет у пар, не состоящих в браке. Примерно так же обстоят дела и в Новой Зеландии и Испании. Для стран более свободной культуры характерна и большая сексуальная свобода. По данным опросов, в них у людей бывает больше сексуальных партнеров, а к случайным связям относятся более позитивно. Напротив, в строгих культурах незамужние женщины и матери-одиночки часто сталкиваются с общественным порицанием и считаются изгоями. В Китае незамужние или разведенные женщины старше 25 лет относятся к официальной категории шенг ну – «невостребованные», а государственное телевидение высмеивает их, называя «поношенными халатами». Незамужний статус женщины создает ей дополнительные проблемы на рынке труда. В New York Times рассказывалось о высококвалифицированной незамужней китаянке тридцати шести лет, которой было отказано в приеме на должность редактора, – рекрутер решил, что, раз она не состоит в браке, значит, у нее «серьезные личностные недостатки» или «психологические проблемы». В Южной Корее более 90 % детей, отдаваемых в приемные семьи, составляют родившиеся у незамужних матерей – статус матери-одиночки равносилен позорному клейму.

Фразу «Все течет, все меняется» приписывают древнегреческому философу Гераклиту, жившему в V веке до нашей эры. Много веков спустя, в 1992 году, комик Билл Хикс (скорее правдоруб, чем философ) высказался в том же духе в одном из своих самых известных скетчей: «Жизнь – это как катание на аттракционе… То вверх, то вниз, то по кругу, то страшно, то весело. и в любой момент можно все поменять». Однако перемены не распределяются ровным слоем по всему земному шару. В более свободных культурах с их открытостью и терпимостью лучше воспринимают перемены и быстро адаптируются ко всему новому и потенциально лучшему. Напротив, в жестких культурах с их более высоким уровнем общественного контроля и согласия больше держатся за привычный порядок вещей и значительно дольше приспосабливаются к новым ситуациям.

Так, на вопрос относительно своего участия в каких-либо коллективных политических акциях (от подписания петиций до уличных демонстраций) в прошлом или будущем подавляющее большинство жителей стран с более свободной культурой в основном ответило утвердительно, тогда как люди в жестких странах чаще говорили «нет». Свободные культуры могут гордиться не только свободой средств массовой информации, позволяющей открыто высказывать несогласие, но и тем, что люди в них выступают за свободу выражения даже тех идей, которые сами они считают отвратительными. В 2007 году на митинге против посещения Колумбийского университета иранским президентом Махмудом Ахмадинежадом один из протестующих гордо размахивал плакатом «Свободу слова всем. Даже мудакам». «Отказать кому-то в свободе слова – значит отказать всем», – пояснил он.

Напротив, в жестких странах на публичные высказывания накладываются многочисленные ограничения. В них с более высокой вероятностью устанавливаются авторитарные режимы, не останавливающиеся перед цензурой СМИ и насильственным подавлением инакомыслия. Неудивительно, что степень жесткости или свободы культуры коррелирует с оценкой прозрачности стран для средств массовой информации и журналистов, которую делает организация Freedom House. В частности, в Новой Зеландии, Бельгии и Австралии медиа открыты самому широкому диапазону идей. В отличие от этого в Китае, Малайзии и Сингапуре возможность публичного высказывания ограничивается, в том числе и в интернете. По данным аналитического отдела Twitter, в 2017 году турецкое правительство и его официальные представители требовали удалить твиты своих граждан чаще, чем представители любых других стран, даже России, печально известной своим жестким мониторингом любых проявлений дерзости в этой социальной сети. Задачей двух миллионов сотрудников китайской «интернет-полиции» является слежка и устранение крамолы в киберпространстве. Сообщалось, что, чтобы еще больше стимулировать дисциплинированность граждан, китайские власти разрабатывают систему «общественной оценки», которая будет обобщать данные о множестве аспектов поведения каждого человека – например, информацию о его кредитной истории, штрафах за нарушение правил дорожного движения и даже отношениях с родителями – и присваивать ему рейтинг наподобие рейтинга кредитоспособности. «Нарушители спокойствия» будут наказываться снижением рейтинга и другими мерами взыскания.

Жителям стран более свободной культуры подобные ограничения могут показаться чрезмерными, а государственное давление на СМИ неприемлемым. Но в странах жесткой культуры большинство действительно приветствует такую строгость. 80 % китайских респондентов в опросе, проводившемся социологическим центром Pew Research в 2008 году, считали, что интернет должен управляться или контролироваться властями. Это является отражением более широкой тенденции: в жестких культурах люди считают главной задачей власти поддержание порядка и поддерживают обеспечивающих его сильных лидеров, даже если это означает необходимость поступиться некоторыми личными свободами.

В условиях широчайших возможностей для обмена идеями и постановки под сомнение существующего порядка вещей культурные перемены быстрее происходят в более свободных культурах, чем в жестких. Об этом говорят и результаты машинного моделирования, которое проводили с моим участием специалисты по искусственному интеллекту Дана Нау и Сохам Де. Когда мы вводили в модель новые, более благоприятные нормы (аналогичные улучшению экономического или социального положения), жесткие группы противились переменам дольше, чем более свободные.

В реальной жизни сопротивление переменам в жестких культурах может быть намного более ожесточенным, чем в компьютерных моделях. Как исследователь терроризма, я часто бываю в Иордании (я остановлюсь на связи «свободный – жесткий» с терроризмом в главе 10). В 2016 году министерство просвещения этой страны ввело новую школьную дисциплину, направленную на развитие толерантности и противодействие радикализации молодежи. Изменения были призваны воспитывать терпимость к немусульманам: в учебниках, написанных преимущественно с позиций ислама, появились тем не менее изображения женщин без хиджаба, мужчин без растительности на лице и даже мужчин, занимающихся уборкой с пылесосом. По словам представителя иорданского правительства Мохаммеда Момани, эти мелочи должны были послужить своего рода прививкой от экстремистских идей. На практике произошло с точностью до наоборот. Многие восприняли эти перемены как удар по мусульманским ценностям. Союз учителей велел педагогам игнорировать изменения, а в Аммане несколько школьных учителей демонстративно сожгли новые учебники, скандируя «Будем учить так, как считаем нужным». В этой жесткой культуре перемены были сочтены чересчур опасными для существующего общественного порядка.