На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Август Фон Фосслер cтр.№ 48

Хотя мы погнались за ними, но догнать не смогли. Жители деревни уверяли, что это были крестьяне из их местности, которых, вероятно, опасение лишиться своих лошадей заставило спешно убегать. Не имея возможности проверить правдивость этих сведений, мы полагали необходимым соблюдать величайшую осторожность и поэтому окружили всю деревню караулами, а при въезде в местечко была поставлена пехота. По приказу командующего я немедленно проследовал вместе с ним, двумя офицерами Генерального штаба, хорватским капитаном и хорватским лейтенантом в дом священника, где мы подробно расспросили священника, старосту и учителя о неприятеле, а капитан записал их показания. Допрос продолжался около часа, и тем временем, поскольку все оставалось спокойным, постепенно в доме священника собрались один за другим все офицеры-хорваты. Допрос как раз подходил к концу, как спешно вошел один хорват, отозвал своего капитана и сказал ему на ухо несколько слов. Тот с испуганным лицом оборотился к нам и рассказал, что в лесу показалось много прусских гусар. Мы сейчас же оставили дом священника и поспешили к нашему отряду, а оттуда на близлежащую высоту, откуда можно было обозреть все окрестности деревни. Пруссаков мы оттуда, правда, не увидели, зато в большом количестве показались казаки, которые с устрашающим «Ура!» устремились из леса со всех сторон, а караулы уже спешили назад к деревне. С ними и мы. Когда мы приблизились к пехоте, то заметили, что большая ее часть оставила строй и рассеялась по деревне, а остальные собирались последовать их примеру. Они больше не слушали своих офицеров, и те тоже оставили всю надежду на спасение.

Немногочисленной кавалерии при этих обстоятельствах — в том случае, если она не желала позорно сдаться в деревне, — не оставалось ничего иного, как спешное отступление. Однако, так как вся деревня была окружена лесом на расстоянии 1500 шагов, нашу дорогу для отступления уже заняли казаки, а кроме того, сотни казаков преследовали нас со всех сторон, поэтому мы вскоре оставили тракт и попытались кратчайшим путем добраться до леса. Прежде чем мы достигли его, 3/4 наших людей были скинуты с лошадей наседающими казаками, а остальных постигла та же участь на редколесье опушки.

Я мчался на своей лошади, прикрывая спину от ударов пик своих преследователей и будучи много раз так близко от деревьев, что меня почти выбивало из седла. Наконец я выиграл небольшое преимущество и уже надеялся все же избежать плена, как вдруг, в то время как я оглядывался, мой конь внезапно встал, и я очутился перед густой непроходимой чащей. Надо было быстро решаться. С величайшим проворством я соскочил с лошади, оставив ее добычей приближающихся казаков, и, провожаемый их ударами и выстрелами, нырнул в чащу, а там пустился прочь. Чаща между тем становилась все более густой, а примерно через 100 шагов настолько глухой, что и двадцать преследователей не смогли бы там меня отыскать. Я лег ничком и затаился. Понемногу шум и выстрелы отчасти стихли, отчасти все более отдалялись, из чего я заключал, что участь моих спутников была решена. Между тем наступила ночь, и я провел ее не в самых утешительных размышлениях, в чащобе, мучимый голодом, жаждой и холодом. Наступающий день, как я ясно понимал, должен был решить и мою судьбу.

С рассветом я покинул свой бивуак в поисках менее густого леса, чтобы добраться по нему обратно к Кёнигсбрюку. Несмотря на перипетии вчерашнего дня, я, как впоследствии мог убедиться, запомнил направление, которому должен был для этого следовать. Вскоре лес поредел, и я некоторое время осторожно продолжал свой путь. Однако внезапно я оказался перед широкой проезжей дорогой и, собираясь быстро пересечь ее, увидел нескольких казаков, которые скакали по ней и тут же устремились ко мне. Участь моя была решена. Пытаться убежать в редколесье было невозможно, это лишь ухудшило бы мою участь, и я сдался без сопротивления.

Со времени выступления с поля сражения при Лютцене мы пересекали различные местности. От Лютцена через Альтенбург и до Рохлица тянется равнина. Пейзаж украшают приятные городки, а также многочисленные и красивые, особенно богатые в Альтенбурге, деревни. У Рохлица местность становится холмистой, у Миттельвайды холмы переходят в горы. Здесь вздымаются Рудные горы. Из богатой и благословенной страны попадаешь в суровую и бесплодную местность, которая, хотя и густо заселена, кормит своих обитателей не плодами земли, а продуктами человеческого тщания. У Тарандта природа смягчается, долины овеяны легким ветром, высоты венчает прекрасный лиственный лес. С каждым шагом, за каждым поворотом открывается новый романтический вид. Заметно, что приближается прославленная Саксонская Швейцария.

При выходе из великолепных долин перед тобой неожиданно открываются красиво расположенный городок Пирна, близлежащая крепость Зонненштайн, роскошные берега Эльбы. Долина Эльбы отсюда и до Дрездена чрезвычайно приятна, хотя и не столь великолепна, как между последним городом и Мейсеном. Еще недавно столь притягательный в своей мирной жизни, Дрезден стал теперь местом сбора для большой французской армии, а незадолго до того — для русской и прусской. Два пролета великолепного моста через Эльбу были взорваны французами при отступлении и временно заменены деревянными конструкциями. По ту сторону Эльбы местность становится песчаной и покрыта лесом. Деревни худые и бедные. Городки — менее приятные, чем на том берегу.

Жители Рудных гор и долины Эльбы пострадали от произошедших передвижений войск не меньше, чем население саксонских равнин, и повсюду они говорили о том, как страстно жаждут мира. Даже если они и принимали нас как немцев хорошо, мы все же чаще, чем раньше, должны были довольствоваться [лишь] благими намерениями, и нередко они не делали никакой тайны из того, что охотнее принимали пруссаков, чем своих врагов французов.

Хотя в общем мы не терпели нужды, но бывали дни, когда пропитание было в обратной пропорции к тем усилиям, которые нам нужно было совершить, чтобы раздобыть его. Провиант добывался общими реквизициями, для одиночек любые реквизиции были строго запрещены. У нас дисциплина соблюдалась хорошо, у французов же она была менее строгой, а итальянцы вообще безнаказанно позволяли себе любые эксцессы.

Пленившие меня казаки собирались выставить пикеты и взяли меня с собой туда. Они выпотрошили мои карманы, сняли с меня походный сюртук, а после потребовали мои деньги. Случилось так, что за день до того я отдал их своему слуге для покупки провизии в Дрездене, так что при мне совершенно не было наличности. Мои знаки, что денег у меня нет, казаки хоть и поняли, но не поверили им. Они уже делали вид, что хотят заставить меня под ударами отдать спрятанные деньги, как я вынул свои часы, которые они еще не нашли, и протянул их уряднику. Этим я спас себя от рукоприкладства; тому же уряднику я обязан тем, что при мне остались сапоги, которые казаки уже начали было снимать. И лишь увидев, что ничего более от меня не получить, они знаками задавали мне разные вопросы, на которые я по большей части, однако, не мог ответить. Затем один казак достал хлеб, масло и водку, и я был вынужден есть и пить вместе с ними.