Людвиг Витгенштейн. Долг гения | Рэй Монк | страница 184 | LoveRead.ec

Я мог бы представить себе такой случай: Мур захвачен племенем дикарей, и они высказывают подозрение, что он прибыл из какого-то места, расположенного между Землей и Луной. Мур говорит им, что он знает и т. д., но оснований для своей уверенности привести не может, поскольку у них фантастические представления о способности людей летать и они ничего не смыслят в физике. Этот случай подходил бы для того высказывания^[1399].

Но этот пример показывает, что иная система отсчета не есть необходимое свидетельство безумия. В 1950 году было абсурдно предполагать, что кто-то может побывать в космосе и вернуться на землю. Мы выросли привыкшими к этой идее. Системы различаются и между разными культурами, и в одной культуре в разные времена.

И все же это не аргумент против Витгенштейна. Напротив, он тем самым подчеркивает, что сама система отсчета не может быть обоснована или доказана ее правильность; она устанавливает границы, внутри которых такое обоснование и доказательство имеют место:

Все, что я видел или слышал, убеждает меня в том, что ни один человек никогда не удалялся далеко от Земли. Ничто в моей картине мира не свидетельствует об обратном.

Но я обрел свою картину мира не путем подтверждений ее правильности; и придерживаюсь этой картины я тоже не потому, что я убедился в ее корректности. Вовсе нет: это унаследованный опыт, отталкиваясь от которого я различаю истинное и ложное^[1400].

Системы отсчета меняются: то, что раньше отвергалось как абсурд, теперь можно принять; твердокаменные истины смещаются и отвергаются. Тем не менее, без такой системы мы не можем понять смысл чего-либо, а с любой определенной системой должно проявляться различие между предложением, которое, используя эту систему, описывает мир, и теми, которые описывают саму систему, хотя это различие не зафиксировано жестко:

…русло, по которому текут мысли, может смещаться. Но я различаю движение воды по руслу и изменение самого русла; хотя одно от другого не отделено сколько-нибудь резко^[1401].

Однако нам не надо изучать воображаемые дикие племена, чтобы найти примеры людей с картиной мира, фундаментально противоположной нашей собственной:

Я верю, что у каждого человека есть чета родителей-людей; католики же верят, что у Иисуса только мать относилась к роду людей. А другие могли бы верить, что есть человеческие существа, и вовсе не имеющие родителей, и не питать никакого доверия к любому противоположному свидетельству. Католики верят и в то, что облатка при определенных обстоятельствах полностью изменяет свою сущность, тогда как все свидетельствуют о противоположном. И значит, если бы Мур сказал: «Я знаю, что это вино, а не кровь», — католики стали бы ему возражать^[1402].

Это замечание, вероятно, было вызвано состоявшимся примерно в это время разговором Витгенштейна и Энском о Пресуществлении. Кажется, его удивило сообщение Энском о том, что католики действительно верят, что «в определенных обстоятельствах облатка полностью меняет свою природу». Предположительно, это пример того, что он имел в виду, когда сказал Малкольму об Энском и Смитисе: «Я, вероятно, не смогу заставить себя верить в то, во что они верят». Такие верования не находят места в его собственной картине мира. Его уважение к католицизму, однако, помешало ему рассматривать их как ошибки или «временные психические расстройства».

«У меня есть картина мира. Она правильная или ложная? Прежде всего это субстрат моих исследований и утверждений». Нет никаких оснований, почему религия не может обеспечить этого субстрата и почему религиозные верования не могут быть частью «унаследованного опыта, отталкиваясь от которого я различаю истинное и ложное»^[1403]. Но для этого необходимо основательное религиозное образование и обучение: «„Убеждение в существовании Бога“, пожалуй, складывается путем соответствующего воспитания, формирования определенного образа жизни»^[1404].

Но насколько понятным может быть религиозное верование в отсутствие такого воспитания? Кажется, Витгенштейн считал, что концепция Бога в некоторых случаях (его собственном, например) может быть навязана самой жизнью:

Привить веру в Бога способна жизнь. И еще это делает опыт. Но на «существование этой сущности» нам указывают не видения или другие чувственные впечатления, а, например, разного рода страдания. Причем они не показывают нам Бога в виде некоего чувственного впечатления от того или иного объекта, но позволяют нам лишь угадывать его. Привести нас к этому понятию может жизненный опыт, размышления о жизни — то есть сама жизнь.

В этом случае оно оказывается чем-то сходным с понятием «объект»^[1405].

Конечно, в этом случае форма, которую принимает вера, не будет принятием или даже пониманием католических доктрин Непорочного зачатия и Пресуществления. Нам навязывается скорее определенное отношение:

Речь идет о взгляде, при котором определенные вещи в известных границах считаются серьезными, а затем, с какого-то момента, уже больше не воспринимаются всерьез — признается, что есть нечто куда более важное.

Так, кто-то может говорить со всей серьезностью о том, что человек умер, не сумев завершить труд; в ином же смысле это вовсе не имеет значения. Тут уместна фраза «в более глубоком смысле». По сути, я хочу сказать, что тут дело не в словах, произносимых человеком, и не в сопутствующих им мыслях; важно, сколь различно происходящее при этих словах в разных пунктах самой жизни. Как мне узнать, думают ли два человека об одном и том же, если оба говорят, что верят в Бога? То же самое можно отнести и к трем лицам. Теология, настаивая на употреблении особых слов и фраз и запрещая прочие, ничего не проясняет (Карл Барт). Она как бы жестикулирует словами, ибо, стараясь что-то сказать, не знает, как это выразить. Смысл словам придает определенная практика^[1406].

Пример Витгенштейна во втором абзаце, конечно, не случаен. Но если, как он предполагает, завершение «Философских исследований» до его смерти не является важным, тогда что такое это «нечто еще», которое «в более глубоком смысле» даже еще важнее?

По-видимому, ответ — его примирение с Богом. Осенью Витгенштейн спросил Энском, может ли она свести его со священником-«не-философом». Он не собирался обсуждать тонкости католической доктрины; он хотел, чтобы его представили кому-то, в чьей жизни вера имеет практический смысл. Она представила его отцу Конраду, священнику-доминиканцу, который наставлял Йорика Смитиса во время его обращения в католичество. Конрад приходил в дом Энском дважды, чтобы поговорить с Витгенштейном. «Он хотел, — вспоминает Конрад, — поговорить со священником как священником и не хотел обсуждать философские проблемы»:

Людвиг Витгенштейн. Долг гения - читать онлайн книгу. Автор: Рэй Монк cтр.№ 184

Онлайн книга - Людвиг Витгенштейн. Долг гения | Автор книги - Рэй Монк