В спальне ужасно жарко. Окно здесь никогда не открывается, иногда мы включаем электрический вентилятор. Но сейчас даже он не спасает. Сбрасываю одеяло и только тут замечаю, что в дверях стоят Спенсер и доктор Дюбуа.
— Джозеф, — говорит Спенсер, — надеюсь, то, что здесь произошло, останется между нами.
Доктор Дюбуа — самый лучший врач в Берлингтоне. Когда-то он принимал роды у моей матери, и, конечно, именно он поможет появиться на свет моему ребенку.
— Но, Спенсер… — бормочет Дюбуа.
— Прошу тебя. Прошу как друга.
— Ты же знаешь, в нашей стране есть заведения, где ей будет обеспечен должный уход. Я говорю сейчас не об Уотербери, а о частных клиниках с комфортабельными палатами и тенистыми парками…
— Нет. Я не могу так с ней поступить.
— Ты думаешь сейчас о Сисси? Или прежде всего о себе? — Доктор Дюбуа качает головой. — Сейчас не время думать о себе, Спенсер, — говорит он и выходит из комнаты.
Муж опускается на край кровати и пристально смотрит на меня.
— Прости, — шепчу я. — Я так перед тобой виновата…
— Ты виновата не передо мной, а перед своим ребенком, — отвечает он.
Несмотря на то что в комнате жарко, по спине моей пробегают мурашки. Спенсер задел мое самое уязвимое место.
* * *
Вопрос: Что представляет собой негативная евгеника?
Ответ: Эта отрасль занимается исследованием генетически неполноценных элементов общества. В сферу ее деятельности входят также стерилизация, работа с иммигрантами, выработка законов, запрещающих генетически неполноценным индивидуумам вступать в брак, и т. д.
Американское евгеническое общество. Евгенический катехизис, 1926
Целую неделю Спенсер не сводил с меня глаз и только сегодня решился оставить меня под присмотром Руби. Его ждут в университете, где он читает курс лекций.
— Звони мне в любое время, когда захочешь, — говорит муж, пока я завтракаю в кухне. — Может, сегодня вечером сходим в кафе поесть мороженого? Конечно, если у тебя будет желание.
Ясно, что подразумевается другое. Он хочет сказать, что надеется увидеть меня живой и здоровой, когда вернется домой.
— Конечно сходим, — отвечаю я.
Какой он красивый с гладко зачесанными назад волосами! Летний костюм отлично сидит на нем, галстук-бабочка безупречен, как весы правосудия… Спенсер не отрываясь смотрит на нож, которым я намазываю масло на рогалик. Наверняка думает о том, не собираюсь ли я вскрыть этим ножом себе вены. Облизываю лезвие под пристальным взглядом мужа — проверяю, как он отреагирует.
— Я пришлю к тебе Руби, — бросает Спенсер и выходит прочь.
Руби, которая всю неделю старательно меня избегала, застывает в кухонных дверях. Слышно, как во дворе Спенсер заводит машину.
— Миз Пайк… — бормочет Руби.
— Да, мисс Уэбер?
— Если мы с вами подруги, вы должны были сказать мне о том, что задумали! — выпаливает Руби. Взгляд ее устремлен на мое забинтованное запястье.
— Но тогда ты помешала бы мне сделать это, — отвечаю я.
Шум, доносящийся с улицы, избавляет меня от необходимости продолжать.
— Похоже, еноты явились, — говорит Руби и отправляется за дробовиком, который мы держим за дверью кладовки именно для таких случаев.
— Они что, взбесились? Прежде они никогда не приближались к дому средь бела дня, — пожимаю я плечами и спешу вслед за Руби.
Мы выходим через заднюю дверь и оглядываемся по сторонам. Никого, лишь две стрекозы играют в пятнашки.
Руби стучит по земле прикладом дробовика.
— Кто бы это ни был, он успел смыться, — говорит она.
Я уже готова с ней согласиться, но тут замечаю, что дверь ледника распахнута настежь. Эта постройка сохранилась еще с тех времен, когда в доме жила моя бабушка. Зимой туда складывают глыбы льда, вырезанные на озере Шамплейн. Они хранятся, обложенные опилками, и время от времени мы откалываем лед для холодильника, который стоит в кухне. Спенсер строго следит, чтобы дверь ледника всегда была плотно закрыта. «Для виски мне нужен лед, а не вода, — говорит он. — Воду я могу налить из крана».
Забираю у Руби дробовик.
— Стой здесь, — говорю я, но, разумеется, она идет за мной.
Мы поднимаемся на крыльцо ледника и проскальзываем внутрь. Там темно, но через несколько мгновений глаза наши привыкают к сумраку. Чувствую, что в амбаре есть кто-то, кроме нас.
— Выходи! — кричу я смело, хотя на самом деле у меня трясутся поджилки.
Тишина.
— Я сказала, выходи!
Воображаю, что в темноте притаились грабители, убийцы, насильники. Но мне терять нечего, поэтому я поднимаю дробовик и стреляю в ближайшую глыбу льда. Она раскалывается на части, Руби визжит, и я слышу мужской голос:
— Черт!
Из своего укрытия выходит Серый Волк. Руки его подняты, как в кино. На лице застыло странное сочетание испуга и гордости.
— Что вы здесь делаете?
Руки мои трясутся мелкой дрожью. Руби преграждает путь к дверям.
— Не бойся, — поворачиваюсь я к ней. — Я его знаю.
— Вы его знаете?.. — Руби открывает рот от удивления.
Вполне вероятно, он пришел с целью что-нибудь украсть. А может, убить или изнасиловать меня. После встречи в лагере джипси ему ничего не стоило меня выследить. Но если он грабитель, кто мешал ему вломиться в дом, пока мы все были в Нью-Йорке? И зачем грабителю оставлять мне крошечные мокасины? Не сомневаюсь, это его рук дело.
Хотя ситуация, мягко говоря, странная, мне совершенно не хочется проявлять враждебность по отношению к этому человеку. Напротив, хочется доказать, что все обвинения, которые он возвел на меня тогда, на берегу озера, не имеют никаких оснований.
— Серый Волк, познакомьтесь, это Руби, Руби, позволь тебе представить Серого Волка, — произношу я тоном английской аристократки, которая знакомит гостей на балу.
Вопросительно смотрю на Серого Волка, ожидая разъяснений.
— Пойду позвоню профессору, — шепчет Руби.
Хватаю ее за локоть:
— Не надо.
Сжимаю ее руку, пытаюсь передать частицу доверия, которое испытываю к этому человеку.
Но Руби не зря живет в доме убежденного приверженца евгеники. Конечно, происхождение у нее достаточно темное, однако представитель индейского племени джипси стои́т значительно ниже уроженки Французской Канады.
— Миз Пайк… — лепечет она, шаря глазами по лицу Серого Волка. — Он… он…
— Думаю, он голоден, — подсказываю я. — Может, принесешь нам что-нибудь из кухни?