– Un moment, – крикнула Колетт.
Девушка натянула вчерашнюю одежду и заколола волосы шпильками. Она не собиралась наряжаться для Папэна. Стоит ли ей почистить зубы? Non. Зачем же заставлять гостя ждать. Если Папэн и впрямь завалился к ней домой, то неприятное дыхание – это как раз то, чего он заслуживал.
Она вошла в гостиную.
Обри стоял, прислонившись к дверному проему, заполняя всю комнату, притягивая к себе весь утренний свет.
Самый настоящий, живой Обри.
Должна сказать, что ее крик разбудил соседей. Она чуть не упала в обморок. Колетт согнулась пополам, а затем сползла на пол и заплакала.
Радость бывает и такой. Иногда она причиняет не меньше боли, чем горе.
Все дорогу Обри думал, что сказать ей при встрече, и теперь он запаниковал. Это было ужасно.
– Ты монстр! – воскликнула она. – Я думала, что ты умер.
Да. У него были огромные проблемы.
На его лице появилась нахальная улыбка, которую она так хорошо помнила.
– Немцы сделали все возможное, чтобы меня убить, – сказал он, – но и я парень не промах.
Но очарование не могло выручить его в этой ситуации. Колетт было не провести.
– Что ты скажешь в свое оправдание? – воскликнула она сквозь слезы. – Как ты мог так со мной поступить?
От него пахло мылом и мятой. С ужасом Колетт вспомнила, что не почистила зубы.
(Обри этого даже не заметил.)
Юноша понял, что в такой момент ему стоит тщательнее подбирать слова, и он протянул ей конверт.
– Я написал тебе письмо, – сказал он. – Я хотел убедиться, что оно до тебя дойдет, поэтому принес его лично.
Колетт с подозрением посмотрела на письмо и отвернулась.
– Мне нужно привести себя в порядок, – начала она, но Обри взял ее за руку.
– Клянусь, – сказал он, – ты – самый чистый человек, что я видел за последние несколько месяцев.
По щекам девушки снова хлынули слезы, и ее зрение затуманилось.
– Ты и правда здесь?
– Да, – ответил он, – только не говори полковнику Хейворду.
Она вырвалась из его рук.
– Тебя застрелят за дезертирство! – закричала она. – Ты должен срочно вернуться обратно!
Обри засмеялся.
– Я заключил сделку с капитаном Фишем. Я обещал вернуться сегодня вечером.
И оставить Колетт Фурнье, когда он только нашел ее! Все армии Кайзера не смогли бы заставить Обри это сделать.
Эмоции бедной Колетт брали верх.
– Я думала, ты мертв, – повторила она. – Мы слышали об убитом солдате, и… Почему ты не написал? – Она сглотнула. – Все, что ты мне говорил, было неправдой?
– Это было правдой, – у него в горле встал ком. – Это все еще правда.
Он снова протянул ей конверт.
– Я написал обо всем в письме.
Колетт неуверенно взяла конверт. Девушка ждала ответа достаточно долго, и все же тот факт, что ей придется потратить еще какое-то время на чтение письма, казался оскорбительным. «Просто скажи мне!»
Но он проделал такой долгий путь. Он пытался извиниться. Она должна была проявить снисходительность.
Она села на диван и услышала шум из комнаты тети Соланж.
– Осторожно, – прошептала она Обри. – Моя тетя точно захочет тебя пощупать.
Он засмеялся.
– Думаю, я могу справиться с пожилой леди.
Колетт пожала плечами.
– Bonne chance. Ты сам по себе.
Через десять минут они вышли из квартиры и пошли по улицам Парижа.
– А ты не шутила, – сказал Обри, – насчет твоей тети.
Колетт совсем не хотелось обсуждать поведение своей тети.
– Обри, – сказала она, – мне жаль твоего друга, – девушка покачала головой. – Quelle Horreur!
Обри ничего не сказал, а только сжал ее руку. Его окружали очаровательные улочки и модные магазины, но он не обращал на них внимания.
– Я понимаю, почему ты не написал, но это не значит, что я тебя простила, – Колетт пихнула его под ребра. – Пока что.
Но Обри знал, что он прощен.
Дело было в его улыбке, которая словно гипнотизировала ее. Колетт с удивлением поняла, что никогда не видела его при дневном свете. Кто знал, что ее Обри так сияет на солнце.
Клянусь, я была ни при чем. Это все Обри, такой, какой он есть. Другие женщины, проходящие мимо, тоже это заметили.
Колетт улыбнулась.
И конечно, от ее улыбки Обри совсем растаял. Прямо как в первый раз.
– Это кажется неправильным, – сказал он, наконец. – Я здесь, с тобой, пока Джоуи лежит в земле. Ведь это я уходил по ночам, думая, что я бессмертный, и они пришли за мной.
Колетт слушала. Она хотела, чтобы он выговорился.
– Почему я? – спросил Обри. – Почему я жив, когда так много людей умирает? Почему я жив, когда столько чернокожих убивают только за то, что они дышат тем же воздухом, что и обозленные белые люди?
Колетт не решалась ответить на этот вопрос. Он был жив потому, что она отчаянно в нем нуждалась, но она не могла сказать этого вслух. Если бы жестокие небеса узнали, как он ей дорог, то в следующий раз Судьба попала бы прямо в цель, которую она собственноручно нарисовала у него на груди.
– Если бы я их услышал, – продолжил Обри. – Я бы вышел вместе с ним. У меня был револьвер.
– Ты бы тоже мог умереть.
– Если бы он не пошел в туалет!
Колетт положила голову ему на плечо.
– Я знаю.
В тот момент Обри вспомнил, что она и в самом деле знает.
– Он был моим другом, – сказал он. – Я знаю: это не то же самое, что потерять семью.
Она остановила его поцелуем в щеку.
– Горе – это не соревнование, – сказала Колетт. – То, что произошло с твоим другом – просто ужасно. Никто не должен сталкиваться с подобной жестокостью, особенно от своих соотечественников. Это преступление против человечности. Против порядочности и разума.
– Иногда кажется, что в Америке никогда не слышали про порядочность, – с горечью сказал Обри.
– Но ведь и ты из Америки, – сказала она. – Все не может быть настолько плохо.
– Может показаться, что это всего лишь пара плохих парней, – сказал Обри. – Но их гораздо больше. Это болезнь, понимаешь? Безумие. Оно распространилось повсюду. По всей армии, по всему Югу, и не только.
Колетт посмотрела на него.
– Ты вернешься обратно? – спросила она. – Или останешься здесь, во Франции?