Но любым объятиям рано или поздно приходит конец, поэтому они немного отстранились друг от друга. Но даже это было невыносимо, и Джеймс тут же прижался лбом к ее лбу. Иногда людей настолько переполняет счастье, что их тело просто не может этого выдержать.
Неужели наступил «тот самый момент»? Поцелуются ли они? Каждый из нас троих думал об этом.
Не сейчас.
Ладно. Я уже ждала достаточно долго – смогу подождать еще немного. Если они продолжат в таком же духе, то Джеймс проведет все увольнение, стоя на одном месте.
– Ты голоден? – спросила Хейзел. – Устал? Ты, наверное, хочешь прилечь.
Как у любого настоящего джентльмена, мысли Джеймса были чисты.
– Совсем нет, – ответил он. – Я хочу делать все. Увидеть все. Вместе с тобой, – юноша прижал руку к животу. – И съесть все.
– Пойдем, – сказала Хейзел, переплетя с ним пальцы рук. – Начнем прямо сейчас.
Сначала Джеймс шел рядом с ней, но вдруг остановился и прижал ее к себе.
– Ты приехала, – прошептал он. – Ты и правда приехала.
Как должна ответить девушка, при виде такого переизбытка чувств? Конечно же, неправильно.
– Ну, ты же меня попросил.
Ее глаза сверкали. Она просто не могла ответить неправильно.
– Привет, Хейзел.
Она покраснела.
– Точно. Привет, Джеймс, – она ухмыльнулась. – Я немного перепутала порядок, да?
– Нет, – Джеймс не мог сдержать улыбки. Он почти забыл, как это делается. – Совсем нет.
– Еда, – вспомнила она. – Время не ждет.
Это мы еще посмотрим.
Афродита
Кафе дю Нор – 13 февраля, 1918
За столиком у окна Кафе дю Нор, прямо напротив улицы Дюнкерк, сидела Колетт. Официант принес чашку горячего шоколада, поставил ее на столик, рядом с нераскрытой книжкой, и спросил девушку, что она делает вечером. Она ответила вежливой улыбкой и сделала глоток. Неплохо.
Колетт смотрела в сторону вокзала. Скорее всего, Хейзел еще не встретилась со своим кавалером. С тех пор, как началась война, поезда стали крайне непредсказуемыми. Пожалуй, ей пора открыть книгу.
Et voilà. Она заметила Хейзел, под руку с молодым человеком. Он был высоким, носил британскую военную форму и, похоже, его абсолютно не интересовали красоты Парижа. Все его внимание занимала только Хейзел.
«Хорошо, – подумала она. – Хейзел совсем затуманила его рассудок».
Она допила горячий шоколад, прочла одну страницу, но никак не могла сосредоточиться на содержании книги. Поэтому она заплатила по счету и направилась к квартире своей тети.
Ей хотелось, чтобы Обри был рядом. Город Света смог бы очаровать даже жителя Нью-Йорка. Париж был создан для двоих.
В тот вечер Колетт Фурнье почти завидовала своей английской подруге. С другой стороны, уже завтра Хейзел придется попрощаться со своим Джеймсом, а Колетт вернется обратно к Обри. Она должна быть готова утешить Хейзел, когда придет время.
Афродита
Святой Викентий де Поль – 13 февраля, 1918
Когда все приветствия были завершены, любовь и томление уступили место неловкому составлению плана.
Они вышли из здания вокзала, и Джеймс смог впервые взглянуть на Париж. Даже после четырех лет войны, лишений и недостатка рабочей силы, там было на что посмотреть.
Вокруг сновали люди. Солдаты и офицеры в форме. Автобусы везли раненых в больницы. Парочки прогуливались, взявшись за руки, а пожилые мужчины курили, сидя у дверей. Повсюду мигали лампочки. Издалека звучала музыка.
– Хочешь прогуляться? – спросил Джеймс. – Сходить на какое-нибудь шоу? Или, может, на концерт?
– Сперва нам нужно тебя покормить, – сказала Хейзел.
Джеймс оглянулся на вокзальные часы.
– Ужин? Сейчас? Еще нет и пяти часов.
Хейзел повела его через улицу.
– Здесь есть крытый рынок, – сказала она. – Предлагаю тебе перекусить там. А потом мы найдем ресторан. Тетя Колетт составила для меня список.
– Значит, ты живешь с Колетт и ее тетей?
Хейзел кивнула.
– И ты тоже, – она слегка подтолкнула его локтем. – Я – гостья, но тебе придется заплатить за аренду.
Он остановится в том же месте, что и Хейзел!
– Ты уверена? Я уже нашел себе отель.
– Я заверила тетю Колетт, что ты настоящий джентльмен, – поддразнила его Хейзел. – Так что не подведи меня.
Они добрались до рынка святого Квентина и осмотрели прилавки. В конце концов, они остановились на теплых рулетах и жареных орехах. Бедный Джеймс даже не представлял себе, с каким рвением заглатывает еду. Манеры умирают в траншеях. Но Хейзел радовалась, наблюдая за тем, как он ест.
Девушка принялась изучать карту. Когда она подняла голову, прямо перед ее носом появился букет роз.
– Что это? – воскликнула она.
Позади Джеймса стояла цветочная тележка с надписью, которая напоминала les hommes не забывать про Saint-Valentin. Тучный продавец в светлом фартуке хитро ухмыльнулся Хейзел.
– Мисс Хейзел Виндикотт, вы будете моей валентинкой?
Она вдохнула запах роз.
– Что ж, – сказала Хейзел. – Только потому, что других кандидатов на этот пост что-то не наблюдается.
Эта девушка. Джеймсу захотелось рассмеяться. Он переживал, что та легкость, с которой они общались в Лондоне, не переживет такой долгой разлуки. Ему так ее не хватало.
Будет ли она испытывать те же чувства, когда узнает, что ему приходится делать на войне? Он решил не думать о будущем и просто насладиться моментом.
Солнце уже село, когда они направились на северо-запад по бульвару Мажента. Джеймс нес свой вещмешок и пакет с рулетом. Хейзел прижимала розы к груди, как котенка.
Они свернули на улицу Лафайетт и вскоре оказались на площади, перед большой церковью. Другие здания казались крошечными по сравнению с ней. Церковь стояла на возвышении, и ее серую базилику обрамляли две большие башни с часами. Сверху вниз на них смотрели вырезанные из камня святые, нищие и ангелы. Газоны опустели, и лишь остатки прошлогодних растений дрожали на ветру. Война. Все, что не было необходимым для жизни, оказалось заброшено. Хейзел задумчиво посмотрела на Джеймса.
– Тебе нужно приехать в Париж на целый год, – сказала она. – Чтобы внимательно рассмотреть все здания.
Казалось, мечта стать архитектором была похоронена в траншеях, вместе с мертвыми.
– Отличная идея, – сказал он. – Но в этом нет никакого смысла, если тебя не будет рядом.
Это привлекло мое внимание. Когда начинаются «разговоры о вечности», я напрягаю слух. Или хотя бы «разговоры о длительном сроке». Все шло как по маслу.