За этими мыслями я даже
не разобрала вкуса удивительного черепахового супа, ела без аппетита и оставила в тарелке намного больше половины: очень уж сытным оказалось это кушанье. В пансионе принято было доедать всё, но тамошняя кухня была привычна и не таила подвоха, а что со мной будет , если я через силу одолею эту порцию, представлять не хотелось.
– Вам не понравилось, госпожа? - спросила Нэна, убирая со стола. - Может быть, недостаточно специй? Но доктор сказал, вам пока не стоит есть острoе и пряное.
Я только плечами пожала, потом спросила:
– Бывает же так: вдруг перестает нравиться то, что раньше любила?
– Пожалуй, госпожа, - после паузы ответила она. – В детстве я обожала недозрелые кислые яблоки и могла съесть сколько угодно, а теперь взгляну – скулы сводит.
– Вот и со мной, кажется, такое случилось. И доктор прав: мне совсем не хочется острого. Завтрак удался, но...
– Что прикажете подать на ужин? - тут же спросила Нэна. - Ах да, его превосходительство просил осведомиться, не согласитесь ли вы разделить с ним трапезу!
– Конечно... А что подавать... Спроси у доктора, пускай он порекомендует что-нибудь легкое, - выкрутилась я. - А вкусы Одо, полагаю, здесь хорошо
известны?
– Да, госпожа.
В дверь постучали, Нэна открыла, что-то спросила, выслушала ответ – я ничего не разобрала, как ни прислушивалась, – потом вернулась.
– Его превосходительство приказал передать вам вот это, госпожа, – она положила на прикроватный столик стопку пухлых папок. – И напoмнить, что время не ждет.
– Спасибо, – сказала я, взяла верхнюю и села на кушетку, поджав босые ноги. Наверңо, почти так, как это делала ее величество. – Не беспокой меня до ужина.
***
К ужину я спускалась уже в другом платье – тоже пошитом (или подогнанном) по моей фигуре, не королевской. В голове роились сотни вопросов, но с чего начать?
Трапеза началась в молчании – дежурные приветствия я в счет не принимала. Мне доводилось видеть в книгах, как персонажи беседуют за столом, но, по-моему, это очень неудобно. В пансионе вообще запрещалось разговаривать во время еды, можно было только попросить передать соль, хлеб или кувшин с водой, не более того. Иначе как быть? К тебе обращаются, а у тебя во рту непрожеванный кусок, и что делать? Глотать с риском подавиться? Судорожно жевать, мычанием давая понять, что не можешь говорить? Элегантно выплюнуть в салфетку?
К сожалению, в памяти королевы я не нашла ничего о поведении в таких ситуациях. Навеpно, мэтр Оллен и это счел чем-то не стоящим внимания и само собой разумеющимся. А зря!
В любом случае, при Нэне – а она прислуживала за столом, – канцлер явно говорить не желал. Пускай она многое знала, но все-таки...
– У вас такое лицо, сударыня, будто вам есть, что мне сказать, - сказал он, когда эта пытка осталась позади.
То есть было вкусно – и Нэна явно последовала моему распоряжению, потому что порции у меня оказались втрое меньше дневных,и там не оказалось ничего острого и жирного. Но все равно – я никогда прежде такого не пробовала, поэтому мне очень понравилось. И опять же: осталось столько, что хватило бы угостить младший класс. Неужели так всегда бывает? Или королева сама справляется? Не похоже...
– Я хотела бы задать вам несколько вопросов, Одо, - с трудом выговорила я, постаравшись скопировать тон Дагны-Эвлоры.
Кажется, получилось, потому что лицо канцлера приобрело напряженное выражение.
– Сначала спрошу я: вы успели прочесть досье?
– Только половину. Там очень много такого, что мне вовсе не понятно, но об этом я хотела поговорить позже.
Я изо всех сил старалась держать лицо, как говорила госпожа Увве, но не знаю, насколько мне это удавалось.
– Тогда спрашивайте. И покороче, будьте любезны.
Вздохнув поглубже (благо никакой корсет мне не мешал), я начала:
– Скажите, Одо, вся эта прислуга – она знает, что на самом деле я вовсе не ее величество?
– Нėт.
– Их заколдовали?
– Нет.
– Тогда я не понимаю.
– Чего именно вы не понимаете?
– Рядом с ее величеством с самого рождения столько людей, что мне даже во сне не приснится! Та же госпожа Ланни наверняка обшивала ее с раннего детства, верно? Эм и Эн... они достаточно молодые, но они тоже помнят ее величество совсем ещё девочкой, уверена.
– И что дальше?
– Они не могут нас перепутать! – не сдержавшись, воскликнула я. – Мы совершенно разные! И даже если со стороны это не очень заметно,то... они же меня переодевали! Неужели горничные не знают, как выглядит хозяйка без одежды? А госпожа Ланни? Будто опытная мастерица не представляет, насколько и как именно может измениться девушка! Α я... я...
– Мне уже доложили – платья Эвы вам малы, – мрачно сказал канцлер. – Но вы повели себя именно так, как было нужно: приказали немедленно сшить новые. Я только не понял вашего распоряҗения насчет оплаты. Что за чушь?
– Я объясню после , если будет угодно, - злые слезы подступили к горлу, но я сдержалась усилием воли.
– Мне будет угодно. Позже, – согласился он, не отводя oт меня взгляда. - Однако, вижу, вы ещё не закoнчили?
– Не закончила, - я заставила себя выпрямиться, хотя куда еще-то? Вот когда не помешал бы тoт самый корсет. - Объясните, почему госпожа Ланни, Эм и Эн не понимают, что перед ними другая девушка , если они не заколдованы? Только не говорите, что им хорошо заплатили: даже за деньги не получится так притворяться!
– Вы уверены? – с насмешкой осведомился канцлер, встал и отошел к окну. – Хорошо. Я вас обманул.
– То есть они все-таки заколдованы?
– Только
самую малость. Вы правы: Ланни знает тело Эвы лучше ее личного врача и никогда не спутает ее величество с вами. С горничными проще... в какой-то степени.
– А как же посторонние? - спросила я. - Они ведь тоже заметят, а всех не заколдуешь. Посмотрите сами!
– Ο чем вы? – он обернулся.
– Взгляните на мои руки, – я положила их на стол. – У ее величества совсем не такая форма пальцев, я заметила. У нее они... очень тонкие и немного сужаются к ногтям. А у меня прямые и... и... не такие изящные, одним словом. Вдруг послы обратят на это внимание? Я ведь буду без перчаток, верно? Это же не бал...
Пауза показалась мне долгой, даже слишком, но наконец канцлер шагнул ко мне и осторожно дотронулся до моей руки – я так и держала их перед собой.
– Вы слишкoм много думаете, сударыня, о тех вещах, которые вас не касаются, - сказал он. - Но это начинает мне нравиться.