Меланхолия сопротивления - читать онлайн книгу. Автор: Ласло Краснахоркаи cтр.№ 51

«Ерунда!..Это все для детсадовцев!.. – презрительно отозвался старший, стоя в дверях на кухню.

– Но если дяденька хочет увидеть что-то поинтереснее, то пожалуйста!» И вытащил из кармана кителя всамделишный револьвер.

Он положил его на ладонь и медленно обхватил пальцами рукоятку; Валушка невольно отступил назад, не в силах вздохнуть от испуга.

«Ты это… ты где это взял?!» – «Не имеет значения», – пожал плечами мальчишка и попытался крутнуть револьвер вокруг пальца, но от чрезмерно резкого движения тот шлепнулся на пол.

«Дай мне, я прошу…» – испуганно потянулся за ним Валушка, но мальчишка оказался проворней и, подхватив револьвер, направил на него ствол.

«Это очень опасно… – заслоняясь рукой, стал объяснять Валушка, – это не игрушка… – Поскольку револьвер замер в воздухе, а оба мальца уставились на него точно так же, как смотрели с порога гостиной, когда он пришел, то Валушка невольно стал пятиться, пока не дошел до выхода.

– Ну хорошо… – нащупал он ручку двери, – …вы меня напугали… Достаточно… – открыл он дверь, – …положи на место, а то папа… будет сердиться… Ложитесь быстро в постель, – выскользнул он за дверь, – не упрямьтесь… – И, осторожно прикрыв ее, от ужаса уже скорее самому себе пробормотал: – Закройтесь как следует и никого не впускайте…» Он услышал, как за дверью раздался хохот, как повернулся в замочной скважине ключ, и, сжимая в руке фуражку, под ураганный вой сквозняка двинулся вниз по лестнице.

Перед глазами его стояли две пары застывших зрачков, он не мог вырваться из-под прицела этих пронзительных цепких взглядов, и если в диких джунглях квартиры Валушку бил озноб от жары, то теперь, когда он ступил на улицу, его затрясло от холода.

Он дрожал и от пробирающего до костей мороза, и от мысли, что вещи, казалось бы, исключающие друг друга – эти двое детишек и свирепая кровожадность, – могут все-таки совмещаться.

Он перекинул сумку на другое плечо, застегнул шинель и, поскольку чувствовал, что не знает, как быть с этой кровожадностью, решил просто забыть и о наставленном на него револьвере, и о наглом хохоте за дверью, а думать только о том, чтобы как можно скорее добраться до дома на проспекте Венкхейма.

Он пытался забыть о них, но двое мальчишек в огромных полицейских мундирах так и стояли перед его глазами, и терзавшим его угрызениям совести – ведь он их оставил там, возможно, с заряженным пистолетом, – а также сомнениям, не повернуть ли ему назад, пришел конец, причем решительный и бесповоротный, лишь когда он, свернув с улицы Арпада на проспект, вдруг заметил, что где-то недалеко, над самым центром города, прямо над домами небо словно бы полыхает.

От охватившего его ужаса – «никак уже начались поджоги» – он забыл о только что мучивших его сомнениях, обхватил руками сумку, чтобы не шлепала по бедру, и, вынуждая посторониться бродячих кошек, побежал к дому Эстера.

А когда добежал, то понял остатками трезвого разума, что, ворвавшись сейчас к учителю, смертельно его напугает и, раскинув руки, загородил вход, да так и остался стоять у ворот с отчаянной решимостью защищать на этом посту ничего не подозревающего обитателя от любого, кто осмелится приблизиться к дому.

О том, каким образом защищать, он, конечно же, не имел ни малейшего представления, да и страх его перед нападением невозможно было объяснить иначе, как тем, что он потерял голову от мысли всего лишь о возможных (ведь он в них не убедился) поджогах.

В одном месте небо действительно оставалось красным, и Валушка, приготовившись к обороне, ходил взад-вперед у ворот, четыре шага туда, четыре обратно, не больше, потому что на пятом он бы точно почувствовал, что оставленная без присмотра противоположная сторона подворотни теряется в густом мраке.

А все остальное разыгралось стремительно и вместилось в одно краткое мгновение.

Он внезапно услышал шаги; казалось, устало утюжа землю, к нему приближались сотни башмаков и сапог.

И вот уже его медленно обступила группа мужчин.

Он глядел на их руки, на короткие пальцы и хотел было что-то сказать.

Но в это время из-за их спин послышался хриплый голос (мол, постойте), и Валушке даже не нужно было смотреть на лицо, он узнал его по серому драповому пальто, догадался, что человек, перед которым расступилось кольцо окруживших его людей, не кто иной, как его новый друг, с которым он познакомился днем на площади.

«Не надо бояться. Идем», – тихо проговорил он, наклонившись к уху Валушки, и обнял его за плечи.

Тот, не в силах выдавить из себя ни слова, отправился с ними.

Мужчина тоже молчал; подавшись вперед, он оттолкнул свободной рукой какого-то человека, который, ухмыляясь в темноте, пристроился было к Валушке с другой стороны.

Он слышал за спиной шум сотен ног, устало волочившихся по земле, видел перед собой бродячих кошек, шарахавшихся в сторону при виде безмолвно поднятого куска арматуры, но при этом он ничего не чувствовал, кроме этой руки на своем плече, которая увлекала его за собой в потоке сапог и бараньих шапок.

«Не надо бояться», – снова сказал мужчина, на что Валушка кивнул и взглянул на небо.

Но когда он поднял глаза, ему показалось, что небо куда-то пропало.

Он испуганно посмотрел опять, увидел, что на месте неба действительно нет ничего, и, опустив голову, двинулся дальше среди этих сапог и бараньих шапок; он словно бы вдруг осознал, что тщетно пытается найти то, что ищет, оно пропало, его поглотила земля, поглотил этот марш, поглотил заговор деталей.

«Заговор деталей. Определенно, заговор», – без особых эмоций и словно бы отстраняясь от собственной неумелости, констатировал Эстер в этот судьбоносный для него вечер, когда, приближаясь к концу многотрудных хлопот по превращению своего дома в крепость, наверное, уже в двадцатый раз шарахнул себе молотком по пальцу.

Спрятав в кулак ушибленный палец, он окинул глазами хаотическое нагромождение всевозможных досок и планок на окнах, и поскольку как-то исправить этот плачевный шедевр недотепства было уже невозможно, Эстер, во избежание хотя бы дополнительных злосчастий подобного рода, решил, раз уж, к стыду своему, он не удосужился это сделать за столько десятилетий, разобраться хотя бы сейчас в том, как следует правильным образом забивать гвозди.

После возвращения, отдохнув минуту-другую, он притащил со двора и свалил между стеллажами в прихожей кучу древесных обрезков, и теперь, выбрав, на его взгляд, подходящую доску, он – продолжая попутно усиленно думать о том, не нуждается ли в некоторых поправках та, напрочь опровергающая все его прежние размышления и «где-то даже революционная» мысль о полной никчемности разума, которая три часа назад осенила его в подворотне – подошел к последнему не до конца заколоченному окну и приложил к нему деревяшку пониже других, вкривь и вкось набитых планок и горбылей; однако когда он, решительно закусив губу, вновь, в надежде на точное попадание, сделал замах молотком, то тут же и опустил его, осознав, что для того, чтобы сила и направление удара оказались в конце концов безошибочными, одного желания недостаточно.