Вышагивая в когда-то белых, а теперь грязных и порванных льняных штанах, он сохранял равновесие с бочонком на каждом плече. Когда он впервые попробовал это сделать, от железных обручей на плечах остались красные полосы, которые потом кровоточили. Теперь шрамы зарубцевались, и кожа огрубела.
Он ненавидел эту работу и всех безымянных, безликих негролюбов Севера, которые вынудили его к такому отвратительному занятию. При этом он испытывал какую-то одержимую гордость оттого, что может сделать больше, нести больше, чем самый сильный ниггер. Вскоре он стал заметной фигурой в чарльстонском порту – высоченный белый с буграми мышц на руках и аккуратной бородкой богатого плантатора.
Ни с кем из черных грузчиков он не разговаривал, если только к этому не вынуждали обстоятельства на работе. На второй день он едва не избил одного цветного, который подошел к нему с предложением вступить в новую ассоциацию защиты портовых грузчиков, начав с долгого вступления о каком-то похоронном фонде, куда нужно было вносить взносы каждую неделю, чтобы оплачивать расходы на похороны в случае необходимости.
Услышав это, Дез почувствовал, как его охватила дикая ярость. Он едва сдержался, чтобы не наброситься на наглеца и не задушить его, хотя его трясло от ненависти. Разве этот невежественный африканец мог понять, насколько глубоко и нежно Дез любил свою жену Салли Сью или своего командира Ферриса Бриксхэма? Только их похороны имели для него значение, и только они были в его памяти.
Этот случай потряс Ламотта – настолько он был близок к тому, чтобы убить того черномазого. Сколько же времени пройдет до того, как он и в самом деле бросится на одного из них? Он понимал, что, работая вместе с освобожденными неграми, он играет в опасную игру с собственной жизнью. Но почему-то ему было все равно.
Под жарким солнцем каролинской осени, больше похожей на лето, он проливал реки соленого пота, снова и снова поднимаясь с грузом на борт парохода «Секвойя». Мускулы на обожженной солнцем коже натягивались как канаты, но он ни на секунду не позволял боли отразиться на лице.
Этим утром его гнобило нечто большее, чем боль и мелкая мошкара с низин. Он получил записку от Геттиса. В ней говорилось, что капитан Джолли, белый голодранец, которого они собирались нанять, чтобы убить Мадлен Мэйн, накануне накачался украденным кукурузным самогоном и пытался разгромить школу.
Вот же идиот, думал Дез, едва сдерживая гнев. Он наклонился, поднял один бочонок на правое плечо, другой – на левое и медленно встал, удерживая вес; колени слегка подогнулись.
Он по-прежнему хотел как можно скорее извести всю эту семейку, начиная с вдовы полковника Орри Мэйна. Но идти за это на виселицу вовсе не собирался. Тем более что Купер Мэйн с Традд-стрит хотя сам и не имел солдат в непосредственном подчинении, зато обладал достаточным влиянием, чтобы направить их по следу Деза, если у него возникнут малейшие подозрения.
Так что ему пришлось на эти несколько недель затаиться в ожидании удобного случая. Он знал, что рано или поздно ниггеры непременно поднимут какой-нибудь бунт. Однажды жаркой ночью, подогретые спиртным и агентами правительства янки, бывшие рабы взбесятся. Начнутся поджоги, грабежи, насилие и прочие неприятности для любого человека с белой кожей. Подобный мятеж и был той дымовой завесой, которой он ждал.
И вот теперь этот болван Джолли привлек совершенно ненужное внимание к себе и к Монт-Роял. В округе Эшли он привык делать, что ему вздумается, задирая всех без разбору – и белых, и черных. Но с Мадлен Мэйн ему придется подождать. Дез уже написал Геттису, чтобы тот попридержал Джолли до тех пор, пока не поступит приказ действовать.
Постанывая и обливаясь по́том, Дез с трудом поднимался по трапу, мучаясь от боли в спине. По людной набережной, прикрываясь зонтиками от солнца, прогуливались три молодые дамы, одна из которых, мисс Лимингтон из Лимингтон-Холла, в прошлом была его ученицей. Изношенные платья говорили об их бедности, но в том, как они оживленно болтали и весело поглядывали на грузчиков, сквозила та беспечная надменность их класса, которую он понимал и даже одобрял.
Внезапно мисс Лимингтон остановилась:
– Боже мой… Неужели это… – (Дез сгорбился еще больше, чтобы скрыть голову за бочонком.) – Нет, не может быть.
– О чем ты, Фелисити? Чего не может быть?
– Видите вон того мужчину, что тащит бочки, как негр? Мне на мгновение показалось, что я вижу своего учителя танцев, мистера Ламотта. Но мистер Ламотт – благороднейший человек, и он белый. Он бы никогда не унизился до такого.
Молодые дамы прошли дальше, ни разу не обернувшись. Да и кто стал бы второй раз смотреть на придорожную грязь?
В тот день была пятница. Всю ночь воспоминание о мисс Лимингтон не давало Дезу заснуть. Только к четырем утра он наконец задремал на своем жестком тюфяке и проснулся, когда рабочий день уже несколько часов как начался. Вскочив, он быстро оделся и без завтрака поспешил к причалам, слыша впереди на Митинг-стрит звуки духового оркестрика.
Когда он дошел до Митинг-стрит, перейти дорогу ему помешало какое-то шествие. Вся мостовая была занята неграми, выстроившимися в колонну. Они были в белых с синими лацканами сюртуках и таких же белых брюках. Все улыбались, радостно махали руками и болтали с разношерстной толпой, собравшейся на тротуарах. Двое мужчин во главе шествия несли плакат с надписью:
ЧАРЛЬСТОНСКАЯ
ДОБРОВОЛЬНАЯ ПОЖАРНАЯ ДРУЖИНА № 2
«ЧЕРНЫЙ ОПАЛ»
Дезмонд стоял в третьем ряду зрителей, глазевших на проходящих мимо пожарных. Украшенные цветами лошади, замыкавшие шествие, тащили два пожарных насоса, к блестящим медным ручкам которых были привязаны маленькие американские флаги. Все эти черные лица, да еще ненавистные флаги янки, – Дез понял, что терпение его вот-вот лопнет.
Здоровенный ниггер с улыбкой до ушей помахал кому-то слева от него и крикнул:
– Здравствуйте, мисс Салли! Прекрасное утро!
Дез повернулся, чтобы посмотреть, к кому обращался негр. Имя Салли всегда вызывало в нем мучительные воспоминания. Он увидел толстую затрапезную девку, которая махала пожарному носовым платком, а он пялился на нее с такой отвратительной ухмылкой, словно готов был хоть сейчас выскочить из строя и задрать ей юбки.
Мисс Салли была белой девушкой. Но она все махала и махала платком этому черномазому, принимая его внимание и роняя тем самым свое достоинство, унижая свою расу. Дезмонд почувствовал, как кровь застучала в висках.
Музыканты маленького оркестрика из пяти человек отбивали барабанную дробь в такт шагам. Когда трубачи вдруг заиграли «Hail Columbia!», белая шлюха во все зубы заулыбалась пожарному, а тот послал ей воздушный поцелуй.
На который она ответила тем же.
Расталкивая толпу впереди себя направо и налево огромными ручищами, Дез стал пробиваться вперед. Кто-то возмущался, кто-то кричал ругательства ему вслед, но он уже выскочил на мостовую.