– Черт побери, черт побери…
Шрам с важным видом подошел к торговцу и ударил его по плечу той же кожаной палкой, добавив себе еще один ку. Потом залаял громче прежнего. Снег собирался на полях шляпы Чарльза, на плечах, таял на лице, и у него вдруг появилось странное ощущение непоправимости происходящего. Нечто подобное он чувствовал на войне накануне сражений. Это предчувствие всегда заканчивалось чьей-то смертью.
– Ты, наверное, уже сто раз пожалел, что послушал меня, – пробормотал Джексон.
– О чем вы?
– Ну, я ведь все время талдычил, мол, всегда есть исключения, а теперь думаю, что и сам плохо усвоил этот урок. Тот еще учитель.
– Любой учитель может ошибаться, – ответил Чарльз, стараясь говорить бодро.
– Ага, только в этом случае и одной ошибки чересчур много. Прости, Чарли. Надеюсь только, что мы не отправимся по Висячей Дороге уже сегодня.
КАЗНЬ ВИРЦА
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ДНИ ЖИЗНИ КОМЕНДАНТА ЛАГЕРЯ АНДЕРСОНВИЛЛЬ
ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА ЕГО АДВОКАТА СМЯГЧИТЬ ПРИГОВОР
СТОЙКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЗАКЛЮЧЕННОГО В СКАФФОЛДЕ
ОН ДО ПОСЛЕДНЕГО ЗАЯВЛЯЛ О СВОЕЙ НЕВИНОВНОСТИ И МУЖЕСТВЕННО ПРИНЯЛ СВОЮ СУДЬБУ
СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ ПОДРОБНОСТИ ПОПЫТКИ ОТРАВИТЬ ЕГО
ПИЛЮЛЮ СО СТРИХНИНОМ ПЕРЕДАЛА ЕГО ЖЕНА
ТЕТРАДЬ МАДЛЕН
Ноябрь 1865-го. Пока я спала, нашу туманную осень сменила холодная каролинская зима. Дубы в это утро окутало густой белой мглой, воздух насыщен запахом соленого прилива. Когда вокруг такая красота, я особенно сильно тоскую по тебе.
Как же мне хочется, чтобы реальность была такой же мирной, как вид из окна! Денег мало. У фургона сломалась ось. Пока Энди ее чинит, мы не можем перевозить древесину в Уолтерборо или Чарльстон, а потому и дохода нет. Написала Докинзу, умоляя позволить задержать на несколько недель квартальную плату. Ответа пока нет.
От Бретт из Калифорнии тоже нет вестей. Она должна родить к Рождеству. Молюсь, чтобы роды прошли легко.
Школа будет заново отстроена дней через тридцать или даже раньше. Пруденс пока дает уроки на лужайке возле дома. Еще одна неприятность: Бёрл Отис, отец Дорри, запретил ей приходить. То ли он заодно с поджигателями, то ли боится их, то ли все вместе. Сама ходила к нему умолять, чтобы он разрешил девочке учиться. Он обругал меня, обозвав черномазой смутьянкой.
В лавке Геттисов уже дважды видели рыжеволосого мужчину. Мне сказали, что это учитель танцев из Чарльстона. Говорят, учеников у него нет, поэтому он на мели, что только усиливает его ожесточение. Но кто, кроме нескольких жуликов, сейчас в Каролине не на мели?
…Геттис, вечный дилетант во всем, теперь вообразил себя журналистом. Вышла его новая, очень плохо отпечатанная маленькая газетка «Белая молния». Я просмотрела несколько заголовков – «Проигранное дело не проиграно», «Белая вдова вышла замуж за чернокожего цирюльника» и так далее, – прежде чем сжечь ее. Злобная газетенка. И вдвойне отвратительная, потому что Геттис твердит, что представляет демократов. Если он может позволить себе печатать такую дрянь, его лавка, должно быть, приносит немалую прибыль. Кстати, у дороги Бофорт – Чарльстон открылась вторая с таким же названием «Магазин Дикси», и, по слухам, скоро появится третья, уже в самом Чарльстоне. Явно Геттис тут ни при чем. Даже не представляю, кто в Южной Каролине обладает таким капиталом, чтобы строить и содержать их…
Изгнанник ехал из Пенсильвании в Вашингтон, постаревший, но все такой же циничный и уверенный, несмотря на все свои неудачи военного времени.
Саймон Кэмерон, в 1860 году обменявший на съезде республиканцев свои голоса на кабинетную должность, был одним из тех амбициозных рассудочных негодяев, которым незнакомо слово «поражение». Будучи военным министром, он оказался замешан в скандале, связанном с протекционизмом при заключении контрактов. Линкольн поспешил избавиться от него, отправив послом в Россию, а палата представителей осудила бывшего министра за коррупцию. Но к 1863 году он вернулся и попытался занять место сенатора от своего родного штата.
Потерпев неудачу, Кэмерон уехал в Пенсильванию и продолжал воздействовать на политические дела. «Меня никогда не отстранят от федерального правительства навсегда», – писал он своему ученику и денежному источнику Стэнли Хазарду, когда сообщал о нынешнем визите в Вашингтон.
Стэнли пригласил босса, как он по старой привычке называл Кэмерона, в клуб «Конкорс», в который он вошел совсем недавно благодаря дружбе с сенатором Беном Уэйдом и некоторыми высокопоставленными республиканцами. В уютных комнатах второго этажа клуба учитель и ученик устроились в глубоких креслах рядом с мраморным бюстом Сократа. Пожилые чернокожие слуги, вышколенные до подобострастия, ожидали распоряжений. Один только что принял заказ Стэнли и бесшумно вышел. Кэмерон сразу же заговорил о пожертвовании.
Стэнли ожидал этого. В ответ он пообещал дать еще двадцать тысяч долларов. Не обладая никакими талантами, он был вынужден покупать дружбу и успех.
Хотя было лишь половина двенадцатого утра, Стэнли выглядел опухшим и рассеянным.
– Слабость отчего-то, – объяснил он.
На это Кэмерон ничего не ответил, а потом спросил:
– Как вам ваша работа в Бюро по делам освобожденных?
– Отвратительно. Оливер Ховард все никак не может забыть о том, что он военный. Прислушивается только к тем служащим, которые прежде были генералами. Я собираюсь попросить мистера Стэнтона об отставке. Вот только не знаю, чем заняться, если он согласится.
– Вы думали о политической карьере? – (Стэнли изумленно посмотрел на него.) – Я говорю серьезно, – сказал Кэмерон. – Для палаты представителей вы были бы ценным приобретением.
А, ну конечно. Теперь Стэнли все понял. Кэмерон имел в виду вовсе не его способности. Он мог стать ценным приобретением, потому что делал щедрые вклады и никогда не обсуждал приказы партийных шишек. И покорность была для него необходима, потому что ни единой собственной идеи по части политического процесса он не имел. Но даже при всех этих не слишком приятных уточнениях предложение босса его обрадовало.
Чернокожий официант принес их заказ. В бокале Стэнли спиртного было в два раза больше, чем у Кэмерона. Воображение Стэнли уже рисовало ему радужные перспективы, но босс вернул его на землю.
– Знаете, мой мальчик, у вас было бы блестящее будущее, если бы не одна помеха.
– Вы, должно быть, о Джордже?
– О нет. Ваш брат совершенно безвреден. Идеалисты всегда безвредны, потому что излишне совестливы. В трудной ситуации угрызения совести мешают человеку и делают его поступки предсказуемыми. – Он пристально посмотрел на Стэнли и очень тихо сказал: – Я имел в виду Изабель.
Стэнли понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать услышанное.