— А! П-постой, подожди. Это платье… — Женщина взялась за край сложенного платья, подняла его, разворачивая, и прижала к себе.
Затем стала ритмично покачиваться, сжимая платье в объятиях, и напевать в такт:
По дороге, до конца, а-а-а…
Мы пойдём, шагая в лад, а-а-а…
Разреши пройтись с тобой? А-а-а…
Там, вдали, нас город ждёт, а-а-а…
— Ой! Кара Таками, ведь это вы! — изумлённо вскричала Кики.
— Ты меня знаешь?
— Да! Я просто обожала эту песню — «Потихоньку, а-а-а». Когда я только прилетела сюда, она была в моде; её всё время играли по радио.
— Не стоит это вспоминать: всё это осталось в далёком-далёком прошлом. Сколько тебе тогда было, ведьмочка?
— Тринадцать лет.
— Ты была совсем ещё ребёнок! Только, видать, умна не по годам, раз песня понравилась.
— Мне она нравилась именно потому, что она взрослая! Наверное… мне самой тогда очень хотелось казаться взрослой, — проговорила Кики, вспоминая, каково ей было тогда, когда Корико был ещё таким чуждым, когда каждый день приносил новые заботы, а эта песня лилась из всех радиоприёмников. Звуки музыки мягкими волнами отзывались в её душе, и Кики всякий раз становилось удивительно легко на сердце. — Это платье — оно тоже такое… А-а-а…
Кара нежно посмотрела на платье, по-прежнему прижимая его к сердцу.
— А-а-а… Да. Его сшили тогда же, когда я сочинила эту песню. Оно стоило недёшево, но я была рада заплатить за него. А теперь я больше не могу его надеть… — Кара печально вздохнула. — Это платье где только не побывало, мы столько раз пели вместе… Стольких людей повстречали, столько мечтали… Рукопожатия, аплодисменты… Нам есть что вспомнить… А пока есть что вспомнить, есть о чём мечтать, а-а-а… Пока есть что вспомнить, есть о чём тосковать, а-а-а… так, может, предать всё забвению, бросить всё, а-а-а… — так, то говоря, то напевая попеременно, Кара всё-таки протянула платье Кики.
— Вы в самом деле хотите всё отдать? — огорчённо спросила Кики.
— А что делать: я совсем растеряла популярность. А всё потому, что я стала такая толстая! — Кара развела руками, словно приглашая взглянуть на свою раздобревшую фигуру. Её губы дрожали, — казалось, она вот-вот расплачется.
— Но ведь у вас такой чудесный голос!
— Спасибо тебе на добром слове. Я и сама ещё не вконец в себе разуверилась. Но у меня больше не получается петь от полноты души. Всё плывёт, словно в тумане, и голос застревает где-то здесь. — Кара прижала обе руки к груди и беспомощно рассмеялась.
— Со мной тоже так было! Я тогда места себе не находила от беспокойства. И очень много пела. И ваши песни, Кара, тоже. Уходила из дома в аллею криптомерий неподалёку — и там пела.
— А, помню это место. Сумеречная тропа, да?
— Она так называется? А я и не знала…
В этой аллее криптомерии так плотно переплели ветви над тропой, что образовали нечто вроде туннеля. Когда опускались вечерние сумерки, казалось, что аллея словно уводит тебя в какой-то иной мир.
— Когда мне становилось совсем одиноко, я вставала у входа в аллею и пела, вкладывая в песню всё, что накопилось на душе. И мне казалось, будто там, на другом конце тропы, кто-то внимательно слушает меня, и мне становилось гораздо легче. А кстати! Кара, почему бы и вам не попробовать? — загорелась идеей Кики.
— Со мной всё не так просто… — досадливо отмахнулась Кара и вздохнула так глубоко, что её грудь заколыхалась.
— Но почему не попробовать, просто попробовать? Может, вам станет полегче?..
— Прямо сейчас?
— Да, как раз скоро начнёт темнеть — сейчас самое подходящее время. Если будет слишком светло, вам, наверное, будет неловко. — Кики поднялась, приглашая Кару пойти с ней. Дзидзи обеспокоенно взглянул на Кики. — Дзидзи, ты с нами?
— С вами. А ты уверена?
— Конечно уверена, — ответила Кики, берясь за помело. — Дзидзи, оставь уже свою дурную привычку на всё отнекиваться.
Дзидзи недовольно покосился на Кики.
— Ну, тебе видней, растеряха-забываха, — хмуро ответил он.
— Ладно, пойдёмте! — Кики пропустила слова Дзидзи мимо ушей. Она потянула Кару за руку. — Разреши пройтись с тобой, а-а-а! — пропела она.
— Но ты точно уверена?.. В самом деле?.. — снова переспросил Дзидзи, беспокойно описывая круги вокруг них.
Косые лучи заходящего солнца падали на Сумеречную тропу так, что вход в неё сиял золотом. Тем темнее казалась мгла в глубине, там, где, оправдывая название тропы, уже клубились сумерки.
— Как-то мне здесь не по себе… — проговорила Кара, боязливо поглядывая в глубину аллеи.
— Я слышала, раньше в конце аллеи стоял большой особняк. Но теперь его не стало, поэтому здесь почти никто не ходит, — пояснила Кики и сделала несколько шагов по тропе. — А-а! А-а-а! А-а! — вывела она. Голос её мягким эхом отразился от сплетённых ветвей деревьев и замер в тени аллеи.
— Xa-a-a! A-a-a! — подала голос и Кара. Она приподнялась на цыпочки, пытаясь высмотреть, что там, в конце тропы. — А ведь и в самом деле такое чувство, будто там кто-то слушает… — Она передёрнула плечами. — Это не Кики, это я, Кара! Здрав-ствуй-те-е! — низким шелестящим голосом пропела она. — Давно я не чувствовала такого. — Кара оглянулась на Кики, глаза её сверкали. — Может, попробовать песню сочинить, прямо здесь? Мне кажется, должно получиться!
— Да? Это замечательно! — радостно закивала Кики.
Кара сложила руки так, словно держала в них воображаемую гитару, и, перебирая воображаемые струны, запела:
Па-парам, па-парам,
Мне кажется, подул
новый ветер,
Мне кажется, всё
встрепенулось,
Мне кажется, грядёт
возрождение!
Па-парам, па-парам!
Кики закачалась из стороны в сторону в такт песне Кары.
— Дзидзи, почему бы и тебе не станцевать?
— Пусть споёт что-нибудь, что и коту понравится, тогда буду танцевать! — проворчал Дзидзи, исподлобья покосившись на неё.
— Ну, Дзидзи, ты даёшь! — рассмеялась Кики.
— Твой котик что-то сказал? — спросила Кара.
— Сказал, чтобы вы придумали песню, которая б и ему понравилась.
— А что, забавно! Сейчас попробую сочинить! — живо заинтересовалась Кара.
Она шутливо захлопала ресницами, взмахнула руками и торжественным голосом объявила: