Я обругал себя всеми словами, которые вспомнил, включая изысканный бранный лексикон шиншийских придворных и грубый жаргон чангайских вельмож, а когда ругательства кончились, дал себе честное слово, что обязательно увижусь с Агатой завтра же, вне зависимости от взбрыков моего настроения. Всё равно, как только окажусь в поезде, оно гарантированно исправится, мне же там примерно, как на Тёмной Стороне хорошо.
Однако наутро внезапно выяснилось, что отделение Гажинского Тайного Сыска, где, по сложившейся традиции, служат исключительно призраки, столкнулось с проблемой, требующей живого человеческого участия, и начальница умоляет прислать на подмогу не кого-нибудь, а именно меня. Не то чтобы я действительно такой уж хороший помощник, но гажинские призраки питают ко мне необъяснимую симпатию и регулярно изобретают предлоги меня заполучить. Чему я, честно говоря, только рад: компания там собралась отличная, Гажин – красивый приморский город, а работа по сравнению с нашей обычно такая понятная и простая, что делается, можно сказать, сама.
В Гажине я застрял на целых три с половиной дня, а вернувшись, сразу угодил в лапы сэра Кофы, глубоко возмущённого тем, что мы с ним давно вместе не ужинали. Я, конечно, сопротивляться не стал. И так увлёкся, пересказывая Кофе последние гажинские сплетни и просто новости, что опомнился только заполночь, когда уже не имело смысла идти на пустырь.
На следующий вечер сэр Шурф внезапно, без предупреждения потащил меня в секретный безымянный трактир у реки, хозяйка которого – родная сестра величайшего поэта современности Кибы Кимара, и публика там собирается соответствующая, просто так с улицы никто не может зайти. Даже старинным завсегдатаям обычно не позволяют приводить с собой посторонних. Шурф, которого там уже много лет принимают, причём не по причине его высокого общественного положения, а вопреки, снисходительно решив, что настолько выдающийся теоретик новейшей угуландской поэзии имеет право на любые чудачества, хоть вызывающе служить в Тайном сыске, хоть бесстыдно возглавить Магический Орден – так вот, Шурф давно мне про это место рассказывал, всякий раз сожалея, что не может меня туда привести, и вдруг получил согласие хозяйки. Событие настолько невероятное, что я, не раздумывая, отложил свидание с поездом ещё на день.
То есть, думал, что только на день, но не тут-то было. Между мной и пустырём натурально встала невидимая стена, построенная из непреодолимых обстоятельств. Как бы ни складывались мои дни, ближе к полуночи я непременно оказывался занят по горло, если не работой, то чем-нибудь настолько увлекательным, что сам не хотел бросать. Говорил себе: ладно, увижусь с Агатой завтра. Но назавтра случалось что-нибудь ещё.
Я, конечно, не мог не видеть, что за этой чередой удивительных совпадений стоит своего рода заговор. И догадывался, кто его организовал: мастеров, способных так ловко подделывать подпись судьбы на полях событий, в Мире не то чтобы много. А в моём окружении – всего один.
Джуффин больше не говорил со мной о призрачном поезде. Не выражал беспокойство, не просил соблюдать осторожность, не давал советов, не рассказывал между делом поучительных историй о каких-нибудь древних магистрах, не совладавших с собственными наваждениями и сгинувших навек. Всё, что должно быть сказано, было сказано, чего заново воду в ступе толочь. Но отпускать меня на очередное свидание с наваждением он не хотел. А когда Джуффин чего-то не хочет, оно и не случается – как бы естественным образом, само собой. Но за этим «естественным образом» всегда стоят его железная воля, организаторские способности и точный расчёт.
На самом деле, шеф мог вообще ничего не придумывать, а просто загружать меня работой по вечерам – да хоть возобновить ночные дежурства, которые когда-то считались моей основной обязанностью. Но действовать так грубо ему, подозреваю, просто неинтересно. Поэтому редкие служебные задания чередовались с визитами сэра Шурфа, как бы внезапно выкроившего пару часов, тайными ужинами у Короля, приглашениями на какие-то засекреченные концерты для избранной публики, пирушками в никому не известных трактирах, где хозяйничают бывшие орденские повара, экскурсиями по ночным городам Куманского Халифата, которые любезно проводил для меня старинный приятель Кофы, и другими делами, по большей части, не обязательными, но чрезвычайно соблазнительными для меня.
В общем, я догадывался, кому надо говорить спасибо за мою насыщенную ночную жизнь, но протеста это почему-то не вызывало. На самом деле, мне даже нравилось, что Джуффин – тот самый Джуффин, который когда-то хватался за любую возможность внести в мою жизнь дополнительную порцию познавательного лютого ужаса, включая пешие путешествия на тот свет
[13] – теперь с неприсущей ему обычно деликатностью старается уберечь меня даже не то чтобы от настоящей опасности, а всего лишь от удивительного явления, непонятного, а значит, неподконтрольного и ему, и мне. Это было – ну, просто красиво, как всякая неожиданная смена ролей.
Поэтому о поезде я в те дни узнавал с чужих слов. В основном, от Кофы, который ещё весной предсказал появление ярмарки на пустыре и теперь с большим удовольствием следил за развитием событий. Сэр Кофа Йох – горячий сторонник городских ярмарок. Но не в том смысле, что он обожает их посещать, толкаться у киосков с закусками, кататься на сбитых наспех деревянных качелях, петь старинные деревенские песни в обнимку с клиентами винных палаток, аплодировать фокусникам, которых в годы его развесёлой юности не взяли бы даже послушниками в самые завалящие Ордена, и участвовать в лотереях, где главный приз, в лучшем случае, глиняная кружка с изображением индюка. Всё это Кофа любит даже меньше, чем я. И готов участвовать в веселье лично, разве что, ради спасения Соединённого Королевства, да и то, пожалуй, не от всякой беды.
То есть как частное лицо сэр Кофа Йох терпеть не может ярмарки. Но как профессионал считает, что ярмарки в столице обязательно должны быть. Чем больше, тем лучше, утренние и ночные, в разных районах, роскошные, скромные, с аттракционами и без них, для семейных людей с детишками и для молодёжи, жаждущей удовольствий, на любые вкусы – просто потому, что горожане любят ярмарки и очень им радуются. А радость – главная ценность, качество жизни в любом городе целиком зависит от неё. Чем больше поводов для радости, тем меньше в городе совершается преступлений, порождённых отчаянием и жестокостью, которые нам же потом, если что, разгребать.
Кофа ежедневно отправлял на ночную ярмарку своих агентов и потом с удовольствием пересказывал новости: появилась палатка с отличным иррашийским вэром
[14]; мастер Тота Бакви поставил на пустыре продавца со своими знаменитыми огненными игрушками, и у бедняги Хаббы Урашти сразу резко упали продажи светящихся вееров; подвыпившая компания отставных гвардейцев попыталась взять поезд штурмом, результатом стала вывихнутая нога прыгнувшего в пустоту предводителя и несколько синяков у его товарищей, но дежурный полицейский знахарь прямо на месте всех исцелил; фокусник, раздевающий взглядом, раньше выступавший на Синей площади в Новом Городе, теперь устраивает представления на пустыре; на ярмарку забрела компания Новых Древних архитекторов и на радостях превратила несколько мешков неиспепелённого мусора в деревянные прилавки с навесами от дождя; братья Ярайнис взялись за ум и стали привозить вместо своей жуткой кислятины вполне приличное уриуландское вино с приморских виноградников; студент лингвистического факультета Королевской Высокой Школы Чуба Шумара полночи распевал настоящие арварохские боевые песни, в конце концов ему собрали полную кружку денег, лишь бы замолчал; Трина Лумайнис из «Лесного Дома» прислала на новую ярмарку племянника, чтобы торговал её знаменитыми травяными настойками; Гоппа Талабун самолично сколотил посреди пустыря беседку с вывеской «Заблудший скелет» и обещает уже с завтрашней ночи присылать туда поваров; на ярмарке появилась компания юных девиц в старомодных шёлковых масках, но их всё равно опознали – правнучка нынешнего дворцового церемониймейстера и её подружки, все из знатных семей, следовательно, ярмарка стала модной в кругах аристократической молодёжи – грандиозный успех!