Час спустя Лабрюйер и Линдер смотрели друг на друга и молча разводили руками. Сообщения от Клявы они не нашли.
– Ну, значит, бред безумца… – Лабрюйер покачал головой. – Наверно, ему просто хотелось написать об этом, так хотелось, что вообразил, будто на самом деле написано…
– Похоже на то, – согласился Линдер. – Ну, я сделал все, что мог.
– Да, благодарю.
– Если господа из полиции ищут запись, значит, в ней что-то секретное? – полюбопытствовал Розенцвайг.
– Секретное, господин Розенцвайг, это вы правильно заметили, – подтвердил Линдер.
– Так, может, в таком месте записано, что не сразу догадаешься?
– Чурбан! – воскликнул Лабрюйер. Он повалил чурбан набок, но никаких мемуаров не обнаружил.
– Если бы мне нужно было оставить тайное послание, я бы под койку залез, – вдруг сказал Розенцвайг. – Нам, бедным страдальцам, дают свечи, и я бы, взяв туда свечу…
– Точно! Там ведь тоже есть место на стене! – Лабрюйер стал дергать койку, но она оказалась привинчена к полу. Шалопай Розенцвайг рассмеялся.
– Кто из нас самый тощий, господа? – спросил он.
Лезть под койку досталось Линдеру. Лабрюйер и Розенцвайг, очень довольный развлечением, светили ему фонариками.
– Кажется, оно… по-латышски… – сказал Линдер. – Дайте фонарик.
– Читай!
– Читаю… «Я, Андрей Клява…» Тут – неразборчиво, но по смыслу – вроде бы «в здравом уме и твердой памяти»… Дальше – «Я не виноват, я никого не убивал. Я пытаюсь сказать правду, но мне не верят. Я одолжил свои конспекты Теодору Рейтерну, чтобы он переписал две лекции, но он заболел, и я поехал к нему за конспектами. Его дом стоит в лесу, я заблудился…»
– Рейтерн?.. Читай, Линдер, ради бога, читай!..
– «Я вышел к берегу реки или озера, не знаю, было уже темно. Я спотыкался, падал и потерял очки. Там были мостки, у мостков стояло судно, на судне горел фонарь. Я пошел туда и увидел на мостках голую девушку. Она лежала…» Опять неразборчиво…
– Читай, ради всего святого!
– Это же прямо роман! – воскликнул восхищенный студент.
– Читаю. «Этот человек закричал: “Ты убил ее!” Я ответил, что не убивал. Он сказал, что сейчас отвезет меня в полицию, что он полицейский агент. Я сказал: “Очень хорошо, тогда все поймут, что я не убивал. Зачем мне ее убивать?” Я был страшно испуган, но отвечал спокойно. Тогда я услышал голос Теодора Рейтерна: “Андрей, зачем ты ее убил?” Я ответил: “Рейтерн, я не убивал”. Он сказал: “Господин агент, этот человек с большими странностями, он иногда кажется нам сумасшедшим”. Он сказал: “Вот ваш убийца, забирайте его”. Это сказал Теодор Рейтерн. Агент спросил: “Вы знаете, где он все это время держал девочку?” Рейтерн ответил: “Это не имеет значения”. Я не убивал, я не убивал. Я побежал обратно в лес. Они поймали меня. Я потерял сознание. Потом я очнулся, я был весь мокрый. Я лежал на берегу, потом встал, я куда-то шел, встретил людей, спросил, где я. Мне сказали, что на Кипенхольме. Я не мог переплыть реку, мне нечего делать на Кипенхольме. Я пошел вверх по течению, к понтонному мосту. Я понимал, что мне нужно где-то спрятаться, пока полиция не найдет убийцу. Сторож Осис – мой родственник, он спрятал меня. Я не убивал, убил кто-то другой, я только нашел на мостках тело. Я не знаю, как оно туда попало. Я не убивал…» Гроссмайстер, тут дальше только одно – я не убивал.
– Значит, Рейтерн!
– Погоди, не буянь. Рейтерн, возможно, лишь знает, кто убивал.
– Это он. Линдер, вот тот крючок, на котором его держали!
– Погоди, говорят тебе! – Линдер выполз из-под койки. – Допустим, Рейтерн – убийца. Но как это стало известно? Нужно восстановить все события той ночи, нужно заново допросить Кляву…
– Клява спятил окончательно и бесповоротно. О другой убитой девочке что-то знала Грунька-проныра, но и ее больше нет. Леман – убит. Нужно брать этих двух милых матросиков…
Лабрюйер кинулся к двери карцера, подергал – дверь не отворялась.
– Этого еще не хватало! – воскликнул он.
– Сторож Зутис – старый дурак, – сообщил юный Розенцвайг. – Он мог и забыть. Если господа скажут, который час…
– Без четверти восемь, – ответил Линдер.
– В девять он понесет мне хлеб насущный и тот самый стакан воды, которого, говорят, просят умирающие. Этого он не пропустит.
– Черт бы его побрал!
– Вот уж точно, – согласился Линдер. – Знаете, господа, если так – я часок вздремну, я вторую ночь почти не спал. Не бойтесь, Розенцвайг, я у вас одеяло не заберу, я укроюсь пальто.
Он лег на койку и заснул моментально.
Лабрюйер в величайшем беспокойстве ходил от стенки к стенке и даже взмок. Он представлял, что думает о нем сейчас Хорь: в погоне за мифическим маньяком разгильдяй Леопард может сорвать операцию!
Попытка снять на «Атом» мемуары Клявы оказалась бесполезной – фонарик давал недостаточно света. Тогда Лабрюйер загнал под койку Розенцвайга и велел диктовать послание.
Когда сторож Зутис в четверть десятого соизволил открыть дверь карцера, Лабрюйер едва не сшиб его с ног и, даже не попрощавшись с зевавшим во весь рот Линдером, понесся вниз по крутой лестнице, потом – по коридору, потом по другой лестнице, широкой, потом по другому коридору, потом по третьей лестнице. Он оказался в вестибюле и обнаружил, что дверь заперта. Пришлось ждать, пока спустится старый дурак, старый болван, старый кретин.
Без десяти десять Лабрюйер ворвался в свое жилище и переоделся с невообразимой скоростью. В две минуты одиннадцатого, с лыжами на плече, он выбежал на перекресток, где стояла пролетка Скуи, и забрался туда.
– Клади лыжи под ноги, – сказал Хорь. – Скуя, гони.
Когда человек опаздывает, у него в голове помещается только одна мысль: успеть! Лабрюйер был всего лишь человек, с точно таким же устройством головы, как у всех, и, впопыхах наматывая байковые портянки, без которых в зимнем лесу плохо, впопыхах натягивая сапоги и сдергивая с вешалки старый полушубок, он совершенно не помнил о Кляве.
Настенные мемуары ожили в памяти уже на Ревельской.
– Слушай, Хорь, мне срочно нужен телефонный аппарат.
– Еще таких не придумали, чтобы в пролетках вешать.
– Давай сделаем небольшой крюк и доедем до Петербужской части.
– А что случилось?
– Случилось то, что в мемуарах Клявы говорится о Теодоре Рейтерне. Погоди… – Лабрюйер завозился, не сразу сумел засунуть руку в карман и, вспомнив, что бумажка, на которой все записано, осталась в кармане пальто, невольно выругался.
– То есть Рейтерн замешан в истории с маньяком?
– Ну да! Эвиденцбюро как-то об этом пронюхало…
– А как?
– Если бы я знал! Нужно телефонировать в полицейское управление, чтобы заодно с Розенцвайгом и Шмидтом взяли Рейтерна! – взволнованно говорил Лабрюйер. – Ведь убежит – и лови его потом в Швеции!