– Спешу, мой повелитель, – покорно сказала Турхан. Все, что надо, она уже расшнуровала и расстегнула заранее, так что теперь проворно сбросила одежду, скользнула к Ибрагиму в бассейн. Села на неглубокое дно рядом с ним: кожа к коже, плоть к плоти…
Если он выразит неудовольствие, она невинно скажет, что это в кафесе ей было удобно, листая книгу, сидеть рядом с чаном снаружи, а тут, в бассейне, все не так. Но Ибрагим не выразил неудовольствия. И интереса тоже не выразил. Ждал, когда она пододвинет к себе книгу.
О Аллах! Неужели все напрасно? Кёсем во всем обвинит ее, не простит ей этой своей ошибки, ведь она не очень любит Турхан, это по всему чувствуется… И что же тогда?
Не давая себе времени об этом задуматься, Турхан раскрыла переплет.
– Э! – возмутился Ибрагим. Картинка явно не могла относиться к продолжению истории про сад с древесными барашками и волшебными источниками.
Твои глаза луну собой затмят,
Зовя на ложе радостных услад.
Я пред тобою, падишах, стою,
Тебе открывши наготу мою,
– поспешила прочитать Турхан, старательно водя пальцем по столбцу строчек под рисунком.
– Что это?
– А вот. – Девушка пожала плечами, будто ненароком коснувшись при этом плеча Ибрагима (кожа к коже, живое тепло, капли влаги), и указала теперь уже на сам рисунок.
– Они там не стоят вовсе, – сообщил Ибрагим, внимательно изучив миниатюру, для чего ему пришлось перегнуться через Турхан (грудь к груди, тело к телу, биение сердца… о Аллах, он что, совсем ничего не чувствует?!). – И луны никакой нет… А это точно падишах?
– Так написано. Вообще-то золотого тюрбана на нем сейчас не видно… как и всего остального. А по чему еще отличить падишаха? – Девушка тонко улыбнулась, для чего ей потребовалось все ее самообладание. – О мой падишах, мой султан, мой…
– А ну покажи, что там на прошлой странице! – потребовал султан.
Ладонь у Турхан уже была мокрая, поэтому, прежде чем вновь коснуться книжных листов, она тщательно вытерла пальцы сперва о свои светлые локоны, а потом о волосы самого Ибрагима. Раз уж мы с тобой, о повелитель, невинные дети, товарищи по играм, то что тут такого?
«И, конечно, ты, валиде-султан, видишь, как я стараюсь. Откуда же ты смотришь сейчас на нас? Из-за той колонны? Или через старую бойницу, полускрытую лозами желтолистного плюща?»
Турхан твердо решила: еще задолго до того, как она сама станет валиде, разузнает про все потайные окошки во дворце. А откуда можно рассматривать вот этот двор, узнает сразу же, как сделается хасеки.
О Аллах, ну пусть будет так! Что тебе, жалко, что ли?
Она перевернула страницу.
– А это кто такие? – подозрительно осведомился Ибрагим.
– Написано: «О юноше, который выдавал себя за евнуха, чтобы стать банщиком в гареме», – прочитала название Турхан. И тут же веселым голосом продекламировала, на этот раз взяв султана за руку и водя по стихотворным строкам его собственным пальцем:
За день успевал сто девичьих головок
Он вымыть.
Но, делая вид, что неловок,
Касался изгибов пленительных тела
И так вожделел, что аж кожа потела!
«О Аллах. Если он сейчас спросит, отчего потел этот злосчастный юноша, – все без толку и, значит, мне конец. А он наверняка спросит. Что же ты наделала, Кёсем-султан, мудрейшая из женщин, дура ты проклятая, когда вручала мне эту книгу и наставляла, как поступать? Кто тебя надоумил, сущеглупую, будто это и есть „нить, за которую можно вытянуть юношу из ребенка“?!»
Но Ибрагим ничего не спросил. Молча он смотрел на рисунок, на причудливую вязь заголовка и хмурил брови.
Осмелев, Турхан открыла другую страницу, заранее отмеченную потайной закладкой:
– А вот смотри, мой повелитель, как красиво нарисовано: прекрасная Ширин возлежит рядом с могучим Хосровом на ложе неги… и он читает ей стихи:
Улыбка твоя – что сабли изгиб, взгляд – словно натянутый лук,
А стрелы-ресницы смятение сеют вокруг.
Два тела, два сердца, два смерча пылающей страсти —
Ты таешь, как снег, и горишь, словно пламя…
– …В кольце моих рук, – внезапно закончил Ибрагим, смотря в книгу. А потом перевел взгляд на Турхан.
Пробковый дельфин плавал у дальнего края бассейна. На него сейчас никто не обращал внимания.
– Слушай, а я ведь тебя помню, – задумчиво произнес юноша.
– О мой султан! – всхлипнула девушка.
Сердца звучали разом, кожа прижималась к коже, тела сплелись, губы впились друг в друга. Турхан билась в кольце рук Ибрагима, извивалась, точно пойманная рыбка, пламенела свечой и таяла, как снег. А потом она вскрикнула – и вода в бассейне окрасилась кровью.
Только после этого Кёсем бесшумно отстранилась от смотрового оконца.
* * *
– И что же теперь? – глухо спросил Картал.
Они, все пятеро, сидели на том же балконе, с которого совсем недавно наблюдали за детскими играми внизу. Но те, кто прежде играл там, уже не дети. Поэтому и нет их там сейчас: у молодого султана, к тому же недавно открывшего для себя любовь, теперь иные желания.
И семейный совет заседает без него.
– Слушай, а что это… – Кёсем не могла заставить себя ответить Карталу, поэтому обратилась она к Башар, – что это за случай такой был у вас в Черкесии? Когда ты узнала, как пользоваться этим клинком?
– Да ерунда, – отмахнулась та. – Ну, увидела и увидела, главное – это помогло сейчас!
– И все-таки?
– Что ж, если хочешь знать, у того пши, с которым мы ездили договариваться, был давний и непримиримый кровник, – скучным голосом поведала Башар, – настолько непримиримый, что даже явился на тамошний праздник, где ожидали князя, под чужой личиной, хотя такое в тех краях не принято. Вот кровная месть принята, а это – нет.
– Преуспел?
– Мы же здесь. – Башар посмотрела на подругу с легким удивлением. – Преуспей он, там такая кровавая кутерьма заварилась бы, что никакому чужаку из нее не вырваться.
– А не вышло у него, чего уж там скрывать, потому что кое-кто услышал кое-что, мельком брошенное. – Доган подошел к Башар, положил ей руки на плечи. – И понял. И сказал кое-кому, то есть мне.
– А кое-кто сделал кое-что. – Башар прижалась щекой к его руке. – Я распознала угрозу, ты отпихнул князя в сторону, когда тот кровник выхватил свой са’йшхо… Нас там из-за этого, кстати, чуть не изрубили вместе с ним. К счастью, успели разобраться.
– И я даже знаю, как это счастье зовут, – улыбнулся Доган. – Не ты ли, сердце мое и любовь моя, успела тогда нужные слова выкрикнуть, чем повергла всех в изумление, ведь мы там еще безъязыкими чужаками числились?