Последнее объятие Мамы - читать онлайн книгу. Автор: Франс де Вааль cтр.№ 26

За прошедшее столетие западный мир открыл дверь эмпатии для своих домашних любимцев намного шире. Они стали частью семьи. В 1964 г. американский президент Линдон Джонсон на пресс-конференции, проходившей на лужайке перед Белым домом, поднял своего бигля за уши. Возмущению тех, кто это видел, не было предела. На Белый дом обрушилась лавина гневных писем. Джонсон объяснял впоследствии, что таким образом он хотел заставить бигля тявкнуть. Пес тявкнул, но почему этого нужно было добиваться таким варварским методом, мир не понял. Негодование бурлило так долго и так сильно портило президенту имидж, что в конце концов Джонсон был вынужден принести публичные извинения. По некоторым оценкам, столько писем протеста Джонсон не получил за весь период войны во Вьетнаме. Значит ли это, что грубое обращение с одной-единственной собакой, которая в результате осталась жива и здорова, волнует нас больше, чем страшная гибель более миллиона военных и мирного населения? С рациональной точки зрения мне это представляется маловероятным, однако наши интуитивные реакции основаны на чувствах, а не на цифрах.

Письменные новости о страшной катастрофе в каких-нибудь дальних краях вряд ли тронут нас так же, как снимки с места событий или съемки интервью с рыдающими пострадавшими. В любой благотворительной организации прекрасно знают, как важен визуальный ряд при сборе пожертвований. Джонсону не повезло – инцидент с биглем попал на фотографии. Острее всего мы реагируем на лица и тела. Именно поэтому, по праву или нет, портрет Анны Франк стал символом миллионов евреев, погубленных во время холокоста. Одной-единственной трагической фотографии 3-летнего сирийского мальчика, лежащего ничком на средиземноморском берегу, хватило, чтобы повлиять на идущие не первый год дискуссии о масштабном миграционном кризисе, связанном с беженцами. Чтобы открыть двери к сердцу, нам необходим некий персонифицированный образ, конкретное лицо или тело. О воздействии языка тела знал еще Мишель де Монтень, французский философ XVI в. В горе и сочувствии, утверждал он, роль разума чрезвычайно преувеличена в сравнении с физической близостью. Не случайно, полагает он, мы говорим, что событие нас «тронуло» или «задело» – то есть ведем речь о телесном, физическом контакте, – ведь наше отношение к другим во многом опирается на то, как мы их видим, слышим, ощущаем.

Канал телесного восприятия настолько древний, что обнаруживается и у других видов животных. Как-то раз я наблюдал за родами у шимпанзе по имени Мэй, которые начались среди бела дня прямо под окнами моего кабинета, выходящего на открытый вольер шимпанзе. Вокруг Мэй собралась толпа любопытствующих собратьев, и, пока они толкались локтями, устраиваясь так, чтобы лучше видеть, Мэй привстала на расставленных ногах и, запустила руку между ними, готовясь подхватить детеныша. Стоявшая рядом с ней самка постарше – лучшая подруга Мэй, Атланта, – к моему удивлению, приняла точно такую же позу. Атланта не была беременна – она просто скопировала Мэй, тоже просовывая руку между ног. Может, это был в некотором роде личный пример – «вот так нужно!» – примерно как у родителей, которые, кормя ребенка с ложки, делают вид, будто тоже прихлебывают и жуют. Человек и остальные приматы не только копируют окружающих, но и отождествляются с ними настолько, что воспринимают их дела как свои. Когда детеныш Мэй наконец появился на свет, в толпе начался переполох. Одна из шимпанзе завизжала, остальные кинулись обниматься – видно было, насколько все прониклись происходящим и были эмоционально вовлечены.

Иногда шимпанзе «влезают в чужую шкуру» забавы ради. Как-то раз наш молодняк пару недель развлекался тем, что ходил по пятам за покалеченным в драке взрослым самцом, который, пока не зажили искусанные пальцы, опирался при ходьбе не на костяшки рук, как обычно, а на запястье. Подростки вереницей ковыляли за этим бедолагой, припадая на запястье, будто им тоже больно опираться на кисть. Схожую реакцию на необычные телодвижения своего собрата продемонстрировали дикие шимпанзе в Центральном лесном заповеднике Будонго в Уганде. У почти 50-летнего самца по кличке Тинка оказались сильно искалечены кисти и парализованы запястья, поэтому чесаться он не мог, но приспособился проделывать это примерно так же, как мы растираем спину растянутым полотенцем. Наступив ногой на свисающую лиану, чтобы натянуть ее как струну, Тинка терся о нее головой и боками. Процедура непривычная – здоровому шимпанзе с нормально действующими конечностями такое ни к чему. Тем не менее несколько подростков с тех пор, в точности как Тинка, регулярно терлись о лианы, специально спущенные ради этого с деревьев ^[62].

Как говорил Плутарх, «живя с калекой, приучишься хромать». Аналогичное сочувственное подражание наблюдается и у наших домашних животных. Через несколько дней после того, как один мой хороший знакомый сломал ногу, его собака начала приволакивать лапу. Правую, как и у него. Собака хромала так несколько недель, но, как только знакомому сняли гипс, хромота прошла будто по волшебству. Такое возможно лишь потому, что собаки, как и многие млекопитающие, очень чутки к телодвижениям окружающих. Они не просто виртуозно синхронизируются с ними, но и получают от синхронизации удовольствие. Одни собаки прекрасно прыгают с детьми через скакалку, другие ползают на брюхе по всему дому вместе с хозяйским малышом.

Синхронизация и имитирование встречаются в природе повсеместно: например, когда дельфины дружно выпрыгивают из воды или пеликаны держат в полете безупречный клин. То же самое наблюдается и у одомашненных животных. Когда двух лошадей только начинают запрягать парой, они толкаются и тянут каждая в своем ритме. Но проведя несколько лет в одной упряжке, они начинают работать абсолютно слаженно и на бешеной скорости бесстрашно форсируют водные препятствия во время скачек по пересеченной местности. У них вызывает протест даже кратчайшая разлука, словно они и вправду стали единым организмом. Тот же самый принцип действует и у ездовых собак. Самый, наверное, яркий пример – ослепшая хаски, которой потеря зрения не помешала бегать в упряжке, ориентируясь по запаху, слуху и умению чувствовать остальных.

Ключевой принцип здесь – телесное единение. Вот рассказ американского зоолога Кэти Пэйн, работавшей с африканскими слонами:

Столетие назад Теодор Липпс, немецкий психолог, благодаря которому возник сам термин «эмпатия», объяснял феномен Einfühlung (с немецкого – «вчувствование») на простейшем примере с канатоходцем. Глядя, как он идет по проволоке, мы словно сливаемся с ним эмоционально, переносимся в его тело, разделяем его чувства и шагаем над пропастью вместе с ним. Липпс первым распознал этот особый канал взаимодействия с другими. Мы способны чувствовать лишь то, что переживаем сами, но за счет бессознательного единения с другими на телесном уровне мы получаем похожий опыт, прочувствовав происходящее с ними как свое.