Она смеется, как мать - читать онлайн книгу. Автор: Карл Циммер cтр.№ 95

Многие из этих участков, по-видимому, размещались в кодирующей последовательности генов, и изменения в них приводили к изменениям в структуре кодируемых белков. Однако другие участки могли быть связаны и с изменениями в тех областях ДНК, которые работают как переключатели, включая и выключая гены. Каждый из примерно 2 млн вариантов в среднем оказывал очень слабое влияние на рост, добавляя или вычитая значение, не превышающее толщину человеческого волоса. Но в совокупности вся эта огромная армия аллелей меняла рост значительно заметнее, чем те сильно влияющие гены, которые Хиршхорн с коллегами включил в свой список.

Обычно генетики называют рост полигенным, т. е. обусловленным работой многих генов признаком. Притчард считает, что нужен новый термин – «омнигенный» ^[639].

Если рост действительно омнигенен, как предполагает Притчард, нам надо переосмыслить свои представления о работе клеток. Есть основная группа генов, которые в ростовых пластинках определяют, какого роста мы будем. Но некоторые из них выполняют и другую работу. Они трудятся совместно с другими генами и в других типах клеток. Можно представить наши гены как совокупность сетей. Существует сеть генов, которые работают бок о бок в клетках ростовых пластинок. Но вы можете увидеть эти гены и в других сетях. Благодаря особенностям их организации один ген отделен от любого другого в геноме всего несколькими посредниками. Из-за таких связей мутация в одном гене может повлиять на признак очень значительно. Мутация в гене, не имеющем прямого отношения к росту, через сеть других генов может воздействовать на тот, который связан с ростом. Выясняя механизмы наследования роста, ученым, возможно, придется расширить свои поиски и охватить весь геном.

В 1864 г. 42-летний Фрэнсис Гальтон как-то позировал для фотопортрета. К среднему возрасту он отрастил бороду, обрамлявшую нижний край лица. Его куполообразная голова была прикрыта волосами лишь по бокам и сзади. Гальтон оперся левой рукой на книжную полку рядом с глобусом – образцовый географ! Рядом с ним стоял стул, на сиденье которого, подобно кастрюле, возвышался полями вверх цилиндр. Резная спинка стула доходила почти до верхней части бедра Гальтона – непреднамеренно служа линейкой, свидетельствующей о его высоком росте. Другими словами, на этой фотографии был изображен типичный высокий викторианский джентльмен: совокупность 37 трлн клеток XIX в., образовавшихся делением за годы детства в богатой британской семье ^[640].

Гальтон унаследовал это богатство, но не через гены ^[641]. Его прапрадед Джозеф Фармер в начале XVIII в. открыл маленькую кузницу в Бирмингеме, где зарабатывал на жизнь, изготовляя клинки и детали для огнестрельного оружия. В 1717 г. Фармер вложился в рискованное дело, которое потом приносило плоды на протяжении нескольких поколений. Отправившись в американские колонии, он построил в Мэриленде кузницы и печи, где можно было выплавлять железо из руды, добываемой в близлежащих шахтах. Фармер переправлял металл на свои заводы в Бирмингеме, где тамошние работники создавали из него более дорогие товары. Благодаря усилиям подобных ему бизнесменов Мэриленд стал в XVIII в. одним из мировых поставщиков железа. Фармер гордился своим «плантационным» железом, которое называлось так по очень простой и выгодной причине: на металлургическом заводе в Мэриленде в значительной степени использовался труд африканских рабов ^[642].

Когда Фармер в 1741 г. умер, его дело перешло сыну Джеймсу, который решил специализироваться на пружинах для оружейных замков и стволах для мушкетов. Часть прибыли его семья вложила в рабовладельческие компании в Лиссабоне, еще увеличив свое богатство. Через пять лет сестра Джеймса вышла замуж за прадеда Фрэнсиса – Самюэля Гальтона. Самюэль был небогатым галантерейщиком, и шурин взял его к себе помощником. Вскоре Самюэль стал его деловым партнером.

Оружие и рабство все сильнее переплетались в семейном богатстве Гальтона ^[643]. К 1750-м гг. Гальтоны поставляли более 25 000 единиц оружия в год европейским торговцам, которые продавали его африканским государствам, участвующим во все более кровопролитных войнах. Воюющие государства в боях захватывали пленных, а затем продавали их европейским работорговцам. Вскоре они начали требовать, чтобы за рабов платили оружием, а не золотом.

Самюэль Гальтон получил единоличный контроль над фирмой и начал поставлять оружие британскому правительству, которое использовало его мушкеты против американских повстанцев. Когда сын Самюэля, Самюэль Джон Гальтон, достиг совершеннолетия, он приобщился к семейному бизнесу, и, работая вместе, два Самюэля за несколько десятилетий расширили свое дело. Ко времени, когда старший Самюэль умер, было накоплено уже 139 000 фунтов. Внучка Гальтона потом писала: «Эта удача – плод Божьего благословения его производства» ^[644].

Гальтоны были благочестивой квакерской семьей, но в конце XVIII в. их богатство, нажитое на войнах и работорговле, сильно настроило против них «Общество друзей». В 1790 г. часть квакеров пыталась отстранить Гальтонов от участия в ежемесячных встречах. Целые делегации зажиточных членов Общества старались убедить Гальтонов сменить направление их бизнеса. Старший Самюэль согласился прекратить получать прибыль от семейного оружейного бизнеса. Но младший отказался. Он даже не признал, что делает что-то неправильно. В письме, прочитанном на ежемесячном собрании Общества в Бирмингеме в 1796 г., он представил себя беспомощным пленником наследственности.

«Эта торговля была передана мне в наследство, – заявил он. – Участие в этом деле не было моим выбором» ^[645].

Квакеры не купились на его оправдание. Они пожизненно запретили ему посещать их встречи. Через восемь лет, возможно, из-за некоторых угрызений совести, Самюэль Гальтон оставил оружейное дело своему сыну, отцу Фрэнсиса, и занялся основанием нового банка. В 1815 г. Самюэль Тертиус Гальтон навсегда закрыл оружейный бизнес. В Бирмингеме произошла промышленная революция, и семейные инвестиции в заводы и систему каналов ^[646] оказались прибыльными. К тому времени как в 1822 г. родился Фрэнсис Гальтон, семейное состояние выросло до 300 000 фунтов.

Необыкновенная одаренность Фрэнсиса проявилась еще в детстве – он наизусть декламировал отрывки из Шекспира и рассуждал о нюансах «Илиады». Гальтоны, несмотря на свое богатство, всегда чувствовали себя немного в стороне, отчасти потому, что ни у кого из их семьи не было университетского образования. На хрупкие плечи маленького Фрэнсиса легла задача исправить это положение. Когда Тертиус спросил своего четырехлетнего сына, чего тот желает более всего, Фрэнсис ответил: «Что за странный вопрос, университетский диплом с отличием, конечно!» ^[647]